А однажды подумал: « И пошто я страдаю, у меня же ахтобус как никак есть, или драндуленция эта самая!» И стал опять по свету колесить да радоваться. И скоро опять заблагоухал и стал монеты мелкие и крупные в банк носить.

Но однажды: то ли с перепою, толи по какой еще неведомой причине, заехал Селедкин неведомо куда, в глухомань неведомую, то ли в Туркию, то ли даже в самую Африканию. А там столпилась целая масса народов разных и все хотят куда-нибудь уехать, потому что народу много, а места мало. И видать воздух там такой пылкий, что все ужасно толстеют. И как увидали ахтобус или карету Селедкина-графа, то от радости и запрыгали всей толпой, так что и земля зашевелилась и чуть не опрокинулась.

А Селедкин им тут и орёт:

«Кончай прыгать, чертово племя! Земля чай не железная! Гляди или лопнет-треснет окончательно или же перевернется насовсем брюхом кверху!»

Ну, а те как мураши все равно бестолковые, ничего не понимают и только в ахтобус скорей влезть норовят.

И так насильно и бесплатно лезут, что у Селедкина и сил возмущаться уж нету.

«Ё-моё, говорит, господа хорошие, вы мне эдак весь ахтобусный механизм окончательно повредите. Влезайте стало быть, постепенным культурным, а не бесплатным образом».

Но они в ответ только рычат рыком совсем полузвериным и прут самым нахальным невоспитанным манером прямо в самое ахтобусное нутро. И их может там целые тыщи-мильоны в край этот насобиралось и мочи с ними совладать, конечно, никакой уже не представляется. Иные говорят «Сперва вези куда скажем, а потом и плату стребовай», а другие вообще только рычат и дикими нехорошими словами ругаются и соображений у них ни в голове ни в прочих местах кажется никаких вовсе и не имеется.

«Да я чё вам такси бесплатное чё ли?!» – хотя и возмущается граф Селедкин, но понимает вполне, что всякие резоны безсмысленны и никаких управ на это население в природе нету. Потому лезут настырно и необразованно, и куда лезут и сами того не ведают – просто сплошная звериная коллекция.

Ахтобус от напоров чрезмерных уж весь по швам трещит, а там еще и еще целые массы напирают, да и в запасе толпа пожалуй, что тыщь в десять, двадцать стоит, разминается покуда. Граф, конечно, их умоляет: « Ребята, граждане-господа, то есть, не губите! Имейте, в конце концов, человеческое разумное понятие: машина, ахтобус то есть, вещь не резиновая, может и ахнуть», – но им это без малейшего интересу.

А тут еще сотни две особо сильных пассажиров поднавалило, поднаперли свежей силой раз, два – да как ахнули! Ну и ахтобус, конечно, тоже ахнул, потому все ж не каучук, а машина – изделие хоть и металлическое, но хрупкое, и весь как есть на мелкие части тут и порассыпался.

«Хрен с маслом выходит, а не техника! А ишо Ифропа называется!», – публика судачит, – «Хотели куда подальше уехать, а она техника-то, собака, не выдерживает многого количества. Придется видать на своих копытах топать». И потопали.

А граф Селедкин напослед им еще и мозги продезинфицировал.

«Кретинозавры вы, говорит, земля-то вещь совсем круглая и никуда с нее не утопаешь! Где был там и останешься на круглоте-то, круглым дураком значит. И вечно по ней куролесить будешь покуда лапами двигаешь да все без толку. А вы ежели и дальше этаким количеством напирать станете, то и самой земле-то тоже, как и ахтобусу окончательный капут, извиняюсь за сравнение, совершенно наступит».

А те ему: «Ты нам дяденька настроений-то внутренних не порть. Мы в Европию хотим, там и жить хорошо и работать не надо, а жратвы, сказывають, и в век не сожрать. И народ там слышно толстый, лысый и из себя красивый, вот и мы тоже ему под стать быть хотим». И пошло тут все население шевелиться и в Европу направляться.