Очнулась — наверное, через несколько минут — от тряски и грохота колес по мостовой. Голова все еще гудела. Не сразу осознала, что лежу на полу кареты, несущейся во весь опор.

Что случилось? Где я?

Каждый толчок ощущала всем телом. В бок упиралось что-то твердое. Осторожно приподняла голову и попыталось оглядеться, но мешала темная, грубая мешковина, которой я была обмотана. Руки сдавливала веревка; я застонала, пытаясь лечь поудобнее, но ничего не получилось.

Ясно одно: меня похитили и везут куда-то. Не это ли имел в виду дядюшка, когда пригрозил, что не отступится? Старый негодяй! Да я его засужу! Для купца его уровня жалоба в магистрат на похищение страшнее смерти — на уроках торгового права нам рассказывали о важности сохранять честное имя.

Удивительно, но страха не было и в помине, только ярость — зато такая ослепительная, что в моем темном мешке словно просветлело. Попробовала повернуться, но меня тут же ощутимо ткнули башмаком в бок.

— Очнулась, вот и ладненько. Лежи себе тихо, девка, — просипел чей-то хриплый бас. — И не вздумай орать!

Я замерла, пораженная открытием. Это не дядюшка! И кто бы ни был этот похититель — воспитанностью он не страдает.

Ну, лейр тэ’Скуби, это уж слишком! Сам на преступление не решился (еще бы, куда этому слизняку!) и нанял бандитов! Подлый трус! Нечего его жалеть — настойка на лептуре четыреххвостной поможет вернуть здравомыслие! Конечно, если оклемается после расстройства кишечника. Похититель тхаров!

Тем временем карета пошла ровнее и перестала прыгать на брусчатке, пересчитывая мои бедные косточки — видимо, выскочила на проезжий тракт. Только куда меня везут? Неужели в усадьбу дядюшки?

Мне все-таки удалось извернуться и перекатиться на бок. Теперь я могла хотя бы попытаться развязать руки. Осторожно, чтобы не привлекать внимания здоровяка в железных башмаках, подняла онемевшие запястья, стараясь дотянуться до крепкого узла.

И тут где-то рядом с моей головой послышалось глухое рычание. Я застыла, забыв даже, как дышать. Надеюсь, это зловещий храп похитителя — иначе звук объяснить невозможно. Но рык нарастал, а затем вдруг перерос в грозное завывание:

— Мра-а-а-у-у-у!

Что?! Знакомые нотки! Но откуда тут зверек, похожий на дикую зару? На секунду я усомнилась, что действительно слышу его. Что, если удар по голове был сильнее, и я брежу наяву?

В это время в карете творилось непонятное. Бандит вдруг тоненько вскрикнул и захрипел:

— А-а-а! Чур меня, чур! Ч-ч-то ты… такое? Изыди! — и столько ужаса было в его голосе, что я невольно сжалась от страха. Что он такое увидел? Неужто здоровенный громила в железных башмаках и с грубым голосом испугался хищного зверька среднего размера?

На секунду все стихло, даже утробное рычание. А потом монотонный шорох колес нарушил треск, а следом звон разбитых стекол. Скрипнули замки и петли, в карете вдруг стало светло, и даже сквозь душную мешковину я ощутила холодок осеннего ветра. Мне захотелось поджать ноги и целиком спрятаться в мешок — на всякий случай, мало ли что!

Что же там происходит, а? И чего на самом деле он испугался? Было и интересно, и страшно.

Карету тряхнуло, в затем она резко остановилась. Рычание и вой, как и крики ужаса, возобновились, но уже в отдалении. Послышался глухой дробный топот, словно кто-то убегал по траве.

— А-а-а! Да это сам Тхар! — к задыхающемуся хрипу похитителя добавился не менее пропитый баритон — очевидно, его напарника. — Светлые девы, я не хотел ничего дурного! А-а-а…

Полные паники крики удалялись от кареты. Я замерла, ни жива ни мертва.

4. 4

Снаружи нудно завывал осенний ветер, других звуков слышно не было.