Я одновременно хочу и не хочу здесь оставаться. Меня больше ничего не держит в этом городе. У отца новая будущая жена, Тимур явно дал понять, что ему плевать на то, что скажут в прессе, а там, к слову, уже начался серьезный ажиотаж. Ну, еще бы. Я ведь не просто с парнем поцеловалась, а с самим Тимуром Байрамовым. Там уже всю мою подноготную достали, пошли статьи о “возможном разрыве известного боксера и богатой папиной дочки”. 

Я читала не все, но то, что читала, мне не понравилось. Если останусь — еще минимум полгода буду видеть насмешки в лицах других. Моя репутация безвозвратно испорчена, а ему… плевать. Я зла на Тимура, но больше всего на себя за то, что вообще поверила ему и согласилась. В прессе, откуда-то, появились фото нашей поездки к моему отцу, а после и побег Тимура.

Я устало вздыхаю и сажусь на диван. От сборов я катастрофически устала, поэтому решаю, что мне нужно съездить в компанию и предупредить начальника об увольнении. Сегодня я взяла отгул, но завтра мне нужно выйти на работу, а я просто не могу это сделать, потому что, как представлю насмешки коллег, так сразу становится дурно. Да и самолет у меня назначен на конец недели. 

Я достаю телефон, заказываю такси и иду собираться. Быстро крашусь, надеваю легкое платье, босоножки и выхожу на улицу как раз тогда, когда мое такси подъезжает к дому. Я запрыгиваю на заднее сидение и отворачиваюсь к окну. Мне грустно покидать столицу, потому что я привыкла к жизни здесь. Привыкла, но моя репутация быстрее восстановиться, если я уеду. Поговорят, да и забудут, а если останусь, уверена, влезу еще сильнее, потому что не смогу так просто смолчать.

Машина останавливается у офиса, и я тут же выхожу, направляясь в здание. Захожу в просторный холл, поднимаюсь на нужный этаж и подхожу к секретарше Генриха Илларионовича, которая сообщает, что он еще у себя, но уходит с минуты на минуту.

— Мне на пару секунд, — уверенно говорю я и жду, пока она известит начальника о моем прибытии.

— Генрих Илларионович, к вам Соня Довлатова, —  говорит секретарша, нажимая кнопку селектора. 

— Пускай заходит.

Я открываю дверь и вижу, как Генрих Илларионович собирает все документы в сумку и застегивает ее.

— Что-то случилось, Сонечка? — он, как всегда, добр ко мне и вежлив, ни разу не слышала от него грубого слова. 

Будто это мой дедушка, а мой отец далеко не мой отец. Почему родня не может быть такой же? Доброй, внимательной, понимающей и доверяющей. Мне верила только мама. Всегда и во всем. 

— Да. То есть нет… Я пришла, чтобы подать заявление на увольнение. В конце недели я уезжаю, поэтому...

Генрих Илларионович откладывает все из рук и теперь смотрит на меня в упор с заинтересованностью. 

— А к чему такая спешка? — искренне удивляется он. — Так быстро… через каких-то пару дней.

— Так будет лучше, — говорю заученными словами. — Там развитие, обучение, образование хорошее и дисциплина.

— А как же обучение здесь? — он не осуждает, а интересуется действительно искренне, отчего мне становится неловко и даже грустно.

— Папа нашел хорошее место. Там принимают с середины года, да и за границей больше возможностей. Новые знакомства, связи и перспективы, — Генрих Илларионович внимательно осматривает меня, будто в душу пытается заглянуть, но при этом молчит и ничего не говорит. 

— Хорошо, Соня, — уголки его губ приподнимаются в едва заметной улыбке, скорее даже сожалеющей. — Заполни заявление у Ани и набирайся знаний, — он берет свой портфель и выходит из-за стола, останавливается возле меня и приобнимает за плечи. Мне покажется, что он хочет еще что-то спросить, но меняет свое мнение, отстраняется и выводит меня из кабинета.