– Но с твоей матерью твой отец жил больше года.

– Сравнила мою мать и какую-то…

– Она моя мама! И она самая лучшая! Добрая и красивая!

Клим ухмыляется нагло, но, слава богу, молчит и заталкивает меня в какой-то гараж. Точно гараж, тут стоит пара мотоциклов, квадроциклы, внедорожник.

– Зачем мы сюда пришли?

– Уж точно не затем, чтобы потрахаться. Тут аптечка есть.

– А, хорошо. – Предложение про “потрахаться” я пропускаю мимо ушей. – Неси аптечку.

– Кстати, про потрахаться, может, это? Чисто по-братски, отсосешь?

– Что?

Я теряю дар речи, а этот нахал опускает руку на пах, не ту, которая поранена, другую. Боже! Он поглаживает огромный бугор, а я замираю, холодею и боюсь тронуться с места.

– Отсоси по-быстрому, а? Губки у тебя что надо. Обещаю, что после этого сразу стану милым старшим братишкой.

– Ты… с ума сошел?

– А что тут такого?

– Ты… ты же…

– Я – что? Только не говори, что тебе родители налили в уши, типа мы с тобой теперь брат и сестра. Мы даже не сводные, если правильно понимать значение слова. Сводные – это когда один из родителей общий. Мы с тобой – никто. Просто соседи по коммуналке, типа того, поняла? Поэтому сосать у меня ты можешь абсолютно спокойно. А я могу сделать тебе шикарный куни, идет?

Мне кажется, у меня уши дымятся от его слов. Он всё это говорит, а сам спокойно достает пластиковую аптечку, ставит на стол, открывает.

– Ну что? Давай? Баш на баш? Можно сразу в позе шестьдесят девять.

– Ты дурак? Пусти меня! – Он так смотрит, что мне на самом деле становится страшно. Тут никого, даже если я начну кричать – разве кто-то поможет? Да, его отец, Кирилл, конечно, хороший человек, но если его Клим сделает что-то со мной, то на чьей стороне он будет? На стороне родного сына или на стороне чужой ему девушки?

– Пусти!

– Чего ты ломаешься, целка, что ли?

У меня подбородок дрожит, и руки.

– Да ла-адно? Еба-ать! Кому скажи – не поверят.

Что? Он еще и рассказывать об этом собрался?

– Не надо, пожалуйста…

– Что не надо, кудряшка?

– Никому говорить, – шепчу еле-еле, голову опустив.

– Да мне и не надо, у тебя на лице всё написано. Так что ты, будешь меня лечить или я истеку кровью?

– Буду. Давай руку.

Он протягивает ладонь. Кровь уже частично запеклась, но я сразу чувствую характерный металлический запах. Я знаю, что люди его не замечают, не всегда замечают, но вот такие, как я, сразу ощущают дискомфорт.

Достаю перекись, осторожно капаю на его ладонь, добавляю чуть смелее.

– Ахр-ш-ш-ш… – шипит Дементор, и я, поняв, что ему больно, делаю то, что делают всегда детям – дую на ранку. Дую, пытаясь унять его боль.

И чувствую, как неуловимо меняется атмосфера вокруг. Что-то происходит сейчас. Происходит между нами.

Поднимаю голову и опять тону в желтом пламени его глаз.

Майя

Кажется, что я попала в ловушку, причем пришла сюда добровольно, о чем теперь ужасно сожалею. Чем я думала? Он готов был скормить меня собакам, издевался, а я тут играю в медсестру, заботливо дуя на его рану.

Янтарные глаза Клима заметно темнеют, зрачки расширяются, а мне не хватает воздуха. Я глотаю, глотаю его, открываю рот, но не могу набрать полные легкие, такое ощущение, что Клим своровал весь мой воздух. Украл, чтобы я не дышала, задохнулась. У него словно есть неведомая, необъяснимая власть над всеми моими чувствами и эмоциями.

И самое ужасное, что он это понимает. У него сверхъестественное чутье, как у зверя, тигра, на которого он так похож. Сделав свое дело, я отступаю на шаг, а он внимательно следит за мной, как хищник, преследующий добычу.

– Ты не кончила, кудряшка, – едко усмехается, намеренно делая оговорку, и снова протягивает мне руку. – Надо перевязать, а то инфекция попадет, или чего ты там боялась?