Приходите же сегодня на обед. Вы мне совершенно необходимы нынче в течение восьми часов.

Вчера я был почти доволен. Я видел Вас в течение восьми часов, но одну – ни единого мгновения. Я не смог проворковать Вам по моему обыкновению миллион раз «Я люблю Вас», полуподавленных, полуслышных. Что это было бы, коли между нами было возможно «Я люблю тебя»? Известно ли Вам, что моя любовная переписка близится к концу? Будь Вы благоразумны в Вене, у нас было бы время любить друг друга, а не писать об этом в письмах.

Свои дротики только со всеми предосторожностями. Я не говорю с Вами, сударыня, на чужом языке. Мой Арриан439 уже слышал любовный говор. Мои слова не бросаю на ветер и потому не потеряю их на свежем воздухе во время прогулки. Если бы я стал счастливым, во что вовсе не верю, ведь пришлось бы рассчитывать на Ваш разум, я бы по-прежнему писал Вам письма бедняка, просящего милостыню, полные отчаяния из‐за вашей суровости, дабы продолжать сочинять Вам патенты на добродетель.

Счастливые или несчастные, только глупцы скучают, когда любят друг друга. Говорят: гляньте, как они зевают. Это пресыщенность удовольствием. Понравившись друг другу, больше не стараются нравиться. Вовсе нет, это значит, что господин или дама – животные. Когда счастлив, сколько блесток ума! Сколь подлинно милыми тогда становятся! Какое доверие! Какая непринужденность! Сколь приятно красивой женщине видеть восхищение ее прекрасными формами и неизменно возрождающиеся желания!

Будь я таковой, мне было бы грустно, ложась спать и глядя на себя, сказать: «Увы! Никто их не видел, эти прелестные формы, эти красивые очертания бедер и умеренную округлость, возбуждающую сладострастие. Никто их не видит. О! Будь я уверена в ком-нибудь…»

Подумайте об этом, моя любезная. Зовут юного Ипполита440. Он отправляется в леса и любит Вас до безумия.

Посмотрите, как Вы небрежете письмами, сердцами и временем. Не прелестным ли было вчера вечером зрелище двух статных княгинь (не в объятиях, к несчастью для них), но опиравшихся на руку двух принцев дома Линей? Не говорит ли Вам картина не Парижа Мерсье441, но Вены, представленная этими господами, что ничего лучше Вам не сотворить, кроме как потщиться полюбить меня или взять меня, ничуть себя не утруждая.

Вы погибли, дражайшая княгиня, если Вам на время подвернется любезный первый встречный. Сего не скроешь. Если то будет страсть, Вы станете страдать. Используйте меня как поручни, чтобы не упасть в пропасть.

Прощайте, всех благ, аббат. Я отправляюсь на охоту и все еще остаюсь Ипполитом, который не бросит своего лука. Хочу, чтобы Вашей первой мыслью была Нинон, как ее последней будете Вы, подобно тому как последней мыслью Генриха была Габриэль442. Нынче, мой дорогой аббат, я пошлю Вам дружеский поцелуй и паду к Вашим ногам из почтения к Вам. Вам не нужно мне отвечать. Передайте только мне, когда Вы пробудитесь, и я сделаю всего один скачок с моего ложа к Вашему. Отдыхайте себе на славу и далее почти весь день. А вот распорядок моего дня. В половине одиннадцатого я пойду встречать моего агнца и привезу его в город, потом мы расстанемся с одиннадцати до часа дня, в час мы будем обедать в саду: я обещал ей сие, потому что она одна, и потом я думал, что моя княгиня приедет только третьего, как она мне сообщила. Ее муж уехал вчера, и я должен оказать ей в последний день малую толику внимания. В три часа я направлюсь к моей княгине, где бы она ни была. В шесть часов – на спектакль. В восемь прощаюсь с агнцем, который уезжает завтра, поскольку я предписал ей отъехать третьего сентября, и возвращаюсь к моей княгине на весь вечер и на весь вечер моей жизни.