Вдалеке кричат чайки, и волны с ревом набегают на пляж.

Страх сжимает мою грудь.

Что-то не так.

Что-то не так.

Этот страх не мой.

Я осознаю это сейчас, когда пересекаю задний двор, снег кусает мои босые ступни, пальцы немеют.

Страх – это страх Питера Пэна, и каким-то образом я чувствую, как он проникает сквозь корни Неверленда.

Что-то очень, очень не так.

И когда мы с Башем приходим на поляну в лесу, мы обнаруживаем, что Питер Пэн не один.

– Срань господня, – выдыхает Баш.

Там женщина с блестящим черным лезвием у горла Питера Пэна. Она прижимает его к толстому стволу дуба. Из раны на его коже сочится кровь и стекает по обнаженной груди.

– Кто это? – Спрашиваю я Баша. – Чего ты хочешь? – Спрашиваю ее.

А потом она поворачивается ко мне, и ее пухлые губы растягиваются в широкой улыбке.

И я сразу это понимаю, потому что я видела ее в видении, в том, где она убила моего предка, изначальную Дарлинг.

– Динь-Динь.

Она отступает от Пэна и легким движением запястья нож исчезает.

– Какая радость познакомиться с тобой, Уинни, дорогая.

Ее крылья трепещут, поднимая ее с лесной подстилки. Она парит всего в нескольких футах над землей, а вокруг нее кружится золотая пыльца, прогоняя мрачную серость утра.

– Этого не может быть на самом деле, – говорит Баш.

– Мой замечательный мальчик. – Динь-Динь подлетает к нему.

Он отшатывается.

– Не подходи ко мне.

Она выпячивает тонкую нижнюю губу.

– Разве так можно приветствовать свою мать после стольких лет?

– Ни за что на свете. – Баш выпрямляет спину. – Это гребаная шутка. Тилли это делает? – Он осматривает близлежащий лес. – Хватит, сестренка. Это не смешно!

Динь-Динь возвращается на землю, и ее крылья замирают. Она делает шаг к Башу, но я останавливаю ее.

– Ты слышала его, – говорю я ей.

Она на несколько дюймов выше меня, но у меня половина Тени Неверленда, и я ни за что не отступлю.

– Девчонка Дарлинг, – Она протягивает руки, демонстрируя свою невинность. – Я просто скучаю по своему сыну. Может ли мать не обнять его, проведя полвека в темноте? – Она бросает многозначительный взгляд на Питера Пэна, и его челюсть сжимается.

На тропе раздаются шаги, и секундой позже к нам присоединяются Вейн и Кас.

– Что за… – начинает Кас.

– Я знаю, – обрывает его Баш.

Они начинают разговаривать на своем языке фейри, между нами беспорядочно звенят колокольчики.

– Я уверяю, что я настоящая, – отвечает Динь. – Из плоти и крови. – Она протягивает руку. – Продолжайте. Я научила вас обоих распознавать иллюзию. Проверьте меня на прочность.

Кас обходит меня, и у меня внутри все переворачивается.

Мне это не нравится.

Кас тянется к ней и кладет большую ладонь ей на щеку. Она прижимается к нему, и мой гнев берет верх над страхом.

Я уже знаю, что она разыгрывает его, пытаясь притвориться, что полна материнской любви.

Кас отдергивает руку, как будто обжегся.

– Видишь? – Крылья Динь сияют ярче в сером свете.

Кас потирает пальцы, как будто не может до конца в это поверить, как будто ищет подвох.

– Как это возможно? – Спрашивает Баш.

– Неверленд всегда был местом волшебства и невозможного, не так ли, Питер Пэн? – Динь поворачивается к нему, где он все еще стоит, прислонившись к дубу, по его груди течет кровь. Он выглядит ошеломленным. Больше, чем мне хотелось бы признать.

– Ты был первым воплощением волшебства и невозможности, – продолжает она. – Не так ли, Питер Пэн? Все то время, что я провела там, внизу, с духами лагуны, ты слышал много любопытных вещей о мифах и мужчинах, и о мужчинах, которые думают, что они мифы.

Пэн застывает.

– Хватит. – Вэйн выходит на поляну. – Чего ты хочешь? Скажи это, а потом свали.