– Алекса? – услышала я.

Точнее, нет, не так. Я ощутила его присутствие за секунду до того, как он произнёс моё имя. Какие-то вибрации в воздухе. Он пришёл. Я дёрнула наушники.

– Привет незрячим, – сказал он.

– Привет хромым, – в тон отозвалась я.

– Я вчера приходил, но тебя не было.

Не забыл! Он приходил! Он искал меня!

– Да капельницы эти…

– Кино тут смотришь? – А с чувством юмора-то у него всё в порядке.

– А ты в футбол пришёл поиграть? – Я снова становилась собой, Алексой.

– До футбола ещё как до Луны пешком.

– Ну, ничего. Подлатают тебя, и будешь снова гонять. Отдыхай пока, релаксируй.

– Да в том-то и вопрос. Отдыхать нельзя.

– Не поняла.

И снова он примолк. Я исправилась:

– Ты извини, я просто в футболе не шарю. Почему нельзя отдыхать?

Он повозился на скамье.

– Меня приглашают на просмотр в футбольную академию «Зенита». Их тренер в наш клуб приезжал, всех отсмотрел, я ему понравился. Будет отбор, но он сказал, что, судя по тому, какой у меня уровень, вопрос решённый, возьмут.

– А когда это?..

– Сборы-то? Тридцатого октября. Так что мне ускоряться надо, а не релаксировать.

А-а, вон оно что! Вот почему он переживает. Но пока я думала, что сказать, женский голос прокричал:

– Молодёжь, обед! Не рассиживаемся. Александра, тебе мама пошла еды набрать в столовую, сейчас придёт. А ты, Стрепетов, сам доковыляешь.

Мама, когда вернулась, спросила:

– Ты чего такая?

– Какая?

– Сияющая.

– Так ты ж вернулась! Не бросила меня, калеку.

– Смешно. Цепляйся за пояс, у меня в руках тарелки.

Я чухала за ней вагончиком по коридору.

– А что ты не спрашиваешь, что врачи говорят?

– Что они говорят?

– Анализы гораздо лучше. Реакция на лечение хорошая. Через неделю, наверное, будут говорить о выписке.

Да я и дольше готова это терпеть, мамуль. Даже ноги будто ватные. Он не взял меня за руку, и говорили мы про футбол. Но он пришёл! Ко мне пришёл, не просто так.

После того как я выскочила на улицу в костюме Красной Шапочки, я простыла. Так что каникулы я провела дома. И не было чувства, что я что-то упускаю, наоборот, я готова была болеть ещё долго, только чтобы не видеть никого.

Проблема, как я понимала, была не только в том, что я не прихватила нормальной одежды на дискотеку. У меня вообще не было нормальных, по их мнению, вещей. Войти в это сообщество в моих одёжках – нереально. Почему, интересно, у них такой ажиотаж насчёт шмоток? Атомная станция так, что ли, на них влияет?

Так я готова была на эту уступку, на этот их дресс-код. Я спросила родителей:

– Может, купим мне новой одежды?

– А с твоей что? – спросил папа.

– Да она какая-то детская.

– Ну а ты кто, взрослая? Рано о тряпках печься, – буркнул он.

Я попыталась объяснить, что просто хочу быть модной, но получила лишь все эти бла-бла-бла: не надо следовать стадному инстинкту, не по одёжке судят человека. Ну и коронный вопрос: «А ты вообще знаешь, как тяжело деньги достаются?» С папой разговор всегда короткий.

Мама сказала:

– Саша, давай вернёмся к этому разговору, когда я начну получать дивиденды.

– Какие дивиденды? – спросил папа. – Ты хотела сказать, убытки?

Это он припомнил маме её магазин. Мама со своей подругой ещё год назад решили, что будут торговать через интернет одеждой для младенцев.

– И что в результате? – спрашивал папа и сам себе отвечал: – Только потратились, а ничего не продали.

Они с мамой стали чаще в этом Сосновом Бору срываться друг на друга. Всё-таки есть в этом городе что-то губительное.

Вещи, которыми затарились мама с подругой, уже какое-то время лежали в бабушкиной квартире в Питере. Подруга, которая «взяла на себя маркетинг и продажи», к магазину быстро охладела, сказала: «Не до того мне». Ещё и потребовала, чтобы мама освободила её жилплощадь от своих вещей. Так что мама вдобавок потратилась на то, чтобы перевезти всё это барахло из Кингисеппа к бабушке.