Нужно спрятать холодное оружие и позвать на помощь. Сжав в руке телефон, смотрю на мирно спящего рыцаря. Впечатление такое, что человек страшно устал и наконец-то расслабился, и уснул после долгой и тяжкой дороги. Он снова шевелится, поворачивается на бок, скрипнув и звякнув кожей и металлом амуниции, и устраивается на подушке, совершенно по-мальчишески подложив огромную ладонь под суровую щеку. Симпатия, недавно удалившаяся на задворки разума, осторожно выглядывает из своего убежища. Могу ли я сдать в руки властей мирно спящего, доверившегося мне человека, пусть даже он и ненормален? Ведь он до сих пор не сделал мне ничего плохого! До сих пор! Удаляюсь на кухню, подхожу к окну и вижу внизу в скверике белую лошадь, покрытую попоной – она бродит, помахивая хвостом, в узком пространстве среди обрубленных ив. У скверика толпится компания мальчишек, что-то активно обсуждая. Я совершенно позабыла, что в скверике оставлена лошадь! Нужно что-то делать, чтобы спасти животное от происков урбанизированных подростков. В благородном порыве накидываю пальто, выскакиваю из квартиры и тотчас же сталкиваюсь с ушлой Изольдой Борисовной, которая незамедлительно приступает ко второй части речи на тему «Олигарх, разводящий лошадей – враг общественного порядка и морали». Ее пламенные слова зажигают в моей голове идею, которую реализую мгновенно, возможно, с роковыми последствиями, но размышлять об этом уже некогда. Мыслительный процесс за прошедший час претерпел в моем организме странные трансформации.

– Изольда Борисовна, эта лошадь… эта лошадь, наша школьная лошадь, вернее, не совсем школьная, а временно выделенная… э-э-э-э… властями, на нужды народного образования.

Соседка замирает, видимо, собираясь с мыслями.

– Школьная лошадь? Властями? – наконец спрашивает она, подозрительно глядя на меня.

– Да, чтобы прививать детям любовь к природе…

– Хм-м… странно. А почему ты мне сразу не сказала об этом, Маша?

– Даже не знаю почему, Изольда Борисовна. Видимо, растерялась, – как мне противны угодливые интонации, зазвучавшие в собственном голосе.

– А почему она стоит в нашем сквере? – требовательно спрашивает соседка. – В школе нет помещений, чтобы содержать лошадь? До чего довели наше образование! Скоро в стране не останется ни одного грамотного человека! Только олигархи!

Терпеливо слушаю речь на тему «Олигархи, как результат деградации народного образования». Наконец Изольда выдыхается и замолкает. Воспользовавшись паузой, вставляю свою оправдательную реплику, подготовленную в период произнесения спича.

– Изольда Борисовна, просто получилось так, что помещение пока не подготовлено, (Интересно, где в нашей школе можно поселить лошадь? Может быть, в спортзале?) и она временно стоит тут у нас, как в ближайшем от школы месте, – наш диалог достоен Симпсонов.

– Но она же простудится.

– Она попоной прикрыта.

– Она голодна? – с напряженным упреком спрашивает соседка.

– Вероятно, да, – отвечаю, чувствуя укол совести за то, что сама не подумала об этом.

– Значит, ее нужно накормить и оградить от хулиганов! – объявляет Изольда с видом полководца, дающего войскам приказ о наступлении.

Теперь я уверена, что с лошадью ничего плохого в ближайшее время не случится и, чтобы внести лепту в дело ее спасения, возвращаюсь домой – всадник все еще мирно спит, положив ладонь под щеку – собираю остатки хлеба, полпачки геркулеса, большую миску и спускаюсь вниз, где Изольда Борисовна уже проводит воспитательную беседу с хихикающими подростками. Стыдливо отвожу глаза от красноречивой кучи, украсившей наш до сей поры скучный скверик. Подхожу поближе, конь отступает, опасливо-предупредительно кося на меня темным глазом. Отламываю кусок хлеба и осторожно протягиваю ему. Конь предупреждающе всхрапывает. Настаивать не решаюсь и оставляю хлеб и геркулес в миске. Поднимаясь по ступенькам подъезда, вдруг слышу за спиной: