К вечеру он снова будет идти по 168-мой улице, спускаться в подземное метро, преодолевая каждую ступень с мыслью о подушке и придавая себе уверенность словами о завтрашнем дне.

Проблема заключалась не в дожде и не в одиночестве, а в мыслях, где громко жужжало, подобно большому черному шмелю, число семнадцать:

«Семнадцать лет. Скоро будет семнадцать лет».

Он и поверить не мог. Прошло так много времени, а чувства никак не унимались.

Дядя Моррис всегда говорил: «Воспоминания – боль, только слабые поддаются им.

Пора взять себя в руки! Начни жить, пока есть возможность. Своими страданиями ты никого не вернешь!» – с каждым годом речь Морриса безнадежна черствела, как и отношение к племяннику.

Парень всегда осознавал ситуацию, осознавал уже семнадцатый год.

Лучше хранить воспоминания, причиняющие боль, или не хранить их вовсе?

Какой бы выбор он не совершил, прошлое не оставило бы в покое.

«Отпусти. Прекрати калечить себя», – приказывал сам себе парень.

Безутешно вспоминал, ненавидел и хотел вернуться назад в прошлое, когда он был двенадцатилетним мальчишкой.

Но неподатливые мысли продолжали крутиться в голове.

Часто ворочаясь по ночам, катаясь с одной стороны кровати на другую, он заглядывался на противоположную подушку. Может, рядом с человеком было бы легче?

В последнее время его сильно полюбили приступы бессонницы. И даже в два часа ночи на потолке мерещилась фраза:

«Прошло семнадцать лет».

Во мраке возникал силуэт.

Может, Моррис и был прав: воспоминания не всегда приятны. Без них было бы легче, но разве человеческая натура устроена подобным образом? Без воспоминаний – нет прошлого, без воспоминаний – не будет и нас.

Оказавшись на станции, далеко-далеко от ненавистной погоды, парень вернулся в реальность, засунул руки в карманы пальто, в нос ударил аромат механического масла и железа. Сделал глубокий вдох и закрыл глаза. Разговоры людей, страстно обсуждающих подробности рабочего дня, щекотали уши. И почти неслышный звук эскалатора оказался той самой изюминкой. По телу пробежали мурашки так, что он расплылся в улыбке и впервые попытался насладиться моментом, забыть о проблемах, почувствовать себя счастливым.

Малышка считала метро самым скучным местом в мире: тут фонарь, там фонарь, и множество людей, которые куда-то спешат, или идут медленнее черепахи, громко разговаривают, или вовсе шепчутся.

Вот в парке аттракционов намного веселее, а здесь – одна лишь серость и скукота.

– Тяжелый выдался день, – вздохнул Томас, отец девочки.

Кэти дёргала маму за сумку, пока Элизабет не отстранила плечо назад и не пронзила ребенка косым взглядом. Безмолвное замечание не остановило девочку, она снова схватилась ладошками за женский мешок, и продолжила упорно тянуть то вверх, то вниз, чтобы добиться малейшего внимания со стороны взрослых.

– Не хочешь посмотреть фильм? В кухонном шкафчике осталась пачка сырного попкорна, – предложила Лиз.

Пятилетняя девочка покраснела, будто объелась томатной пасты так, что в процессе участвовал не только рот, но и щеки со лбом.

Хотелось громко вскрикнуть: Ой!

Но Кэти сдержалась, посмотрела на своих родителей. Они до сих пор не обращали на неё внимания. На лице малышки появилась широкая улыбка.

Никакой пачки попкорна уже не было – проворная Кэти расправилась с порцией еще два дня тому назад, искусно скрыв улики кражи.

– Лиз, я очень хочу спать, – улыбнулся он.

– Да ты постарел, Том, – в шутку приметила женщина.

Поэтому Кэти и не любила метро, считала до ужаса скучным, ведь у всех были дела, разговоры, в которых не было места для неё.