Броссар замолчал и будто выдохся. Он провел рукой по лицу и сделал несколько шагов к окну. Оперся ладонями о прохладный мраморный подоконник и секунд десять смотрел во внутренний дворик.

Они молча ждали, когда директор придет в себя. Михаил рассматривал уродливые изображения, висевшие в последнем зале музея: кривые бессмысленные линии, похожие на кляксы цветовые пятна, человеческие фигуры в неестественных позах.

Директор обернулся, его лицо снова стало живым. Он проследил за взглядом Михаила:

– Вы удивляетесь, что делают эти работы в нашем музее? – спросил он.

– Вы угадали, – кивнул Михаил, – сложно поверить, что вокруг нас находится тончайший инструмент познания мира.

– А в это и не стоит верить.

– Тогда зачем?

Броссар присел на подоконник, качнул повисшей в пустоте правой ногой.

– Это предостережение для тех, кто понимает. Человечество способно не только приобретать, но и терять. Накопилось немало фактов об утраченных знаниях и технологиях, до которых современная цивилизация не может дотянуться. И я уверен, что каждому периоду общечеловеческого склероза предшествует деградация искусства.

Дверь с табличкой «Выход» внезапно распахнулась и на пороге показалась взволнованная женщина.

– Господин Броссар! – почти крикнула она. – Ее привезли!

– Уже?! – Броссар соскочил с подоконника.

– Да! Она ждет в вашем кабинете!

Директор неожиданно обнял женщину и сделал шаг к выходу. Потом остановился и обернулся:

– Простите меня! Чуть вас не бросил! – честно признался он. – У нас прекрасная новость! Привезли пейзаж Сислея, который оказался подлинным! Власта, – директор обратился к женщине, – передайте, я сейчас приду.

Женщина молча кивнула и вышла из зала, а Броссар вернулся к своим посетителям:

– Запутал вас, понимаю. Сейчас все расскажу! Три месяца назад один состоятельный человек, голландец, решил передать в дар музею пейзаж Альфреда Сислея. Человек этот никогда не был в нашем городе, но его девушка, его любовь, была родом отсюда. Полгода назад она погибла, и тогда он впервые приехал сюда, захотел увидеть, где она жила в детстве, где училась, по каким улицам ходила. И решил подарить нам ее любимую картину. Он сказал, что эта работа должна жить здесь. Мы согласились, конечно.

Но картина эта досталась ему как-то по случаю, и он откровенно предупредил, что не уверен в ее подлинности. Ему даже намекали на возможность подделки, но для него было важнее, что картина нравится его женщине, и чтобы ее не разочаровать, никаких экспертиз не проводилось. Но обманывать нас он не желал. Тогда мы сами, на его же деньги, заказали экспертизу у серьезных специалистов во Франции. И вот картина вернулась к нам. Она подлинная! Конечно, нам уже звонили и обрадовали, но саму работу привезли именно сейчас. Я очень счастлив! И не только потому, что это кисть Сислея. Я радуюсь за эту погибшую девушку, – Броссар помолчал. – А хотите взглянуть на картину?

Михаил и Николь переглянулись:

– А с удовольствием! – ответила Николь.

– Тогда пойдемте.

Они вышли из зала, спустились по лестнице, пересекли двор и оказались в служебной части музея. Интерьеры здесь были попроще, помещения поменьше. Директор толкнул дверь своего кабинета. Навстречу ему поднялся большой, заплывший жирком человек в очках.

– Как я рад, Кристоф! – сказал Дарио.

Толстяк заулыбался, потряс протянутую ему руку. Поздоровался с Михаилом и Николь, которых директор представил как своих русских гостей.

– Возвращаю ваше сокровище! – Кристоф показал на картину без рамы, которая стояла на мольберте в углу кабинета.

Николь показалось, что из старого дома сейчас кто-то выйдет, Михаил услышал шорох падающих осенних листьев.