– Любопытно, что смерть выбирает жизнь в качестве невесты, – продолжила Ипполита. – Это похоже на то, как солнце влюбляется в луну.

– Одно не может существовать без другого, – ответила Персефона. – Точно так же, как честь не может существовать без стыда.

Королева амазонок криво улыбнулась, и в теле Персефоны возникло напряжение, которое, она знала, исходило от Гекаты в ответ на ее колкое замечание.

– Верно, царица Персефона, – сказала Ипполита. – Хотя я полагаю, дело не в том или ином, а в том, что находится между ними.

Они продолжали спускаться по тропинке в тишине, когда вдруг Гермес издал пронзительный крик. Их тут же окружили амазонки с обнаженным оружием. Персефона и Ипполита повернулись к богу и обнаружили, что он прижал руки к сердцу и стоит на одной ноге, высоко подняв другую.

Геката и Илиас тоже уставились на него. Казалось, Гермесу потребовалось мгновение, чтобы осознать, что он натворил, и он смущенно улыбнулся.

– Там был жук, – объяснил он. – Большой жук.

Несколько амазонок хихикнули. Гермес нахмурился и посмотрел на Гекату и Илиаса.

– Скажите, что вы тоже его видели.

Они оба покачали головами в тихом изумлении. Ипполита закатила глаза.

– Мужчины, – усмехнулась она, поворачиваясь спиной к Гермесу.

Персефона подняла бровь, глядя на Гермеса, который одними губами произнес, что он был огромен, прежде чем прихлопнуть еще одного невидимого жука.

Они продолжили путь, пока не показался центр города. Посередине площади Персефона остановилась. Она увидела погребальный костер, и в каждом углу того, что должно было стать последним ложем Зофи, горели факелы, языки пламени танцевали в приглушенной темноте.

Зрелище наполнило Персефону ужасом. Многие сгорели вот так, как Зофи и Тюхе?

– Такова природа войны, леди Персефона, – сказала Ипполита.

Было странно слышать, как королева амазонок бесстрастно говорит о смерти одной из своих подданных, даже если это та, кого изгнали, хотя Персефона понимала, что величайшей честью для этого племени является умереть в сражении, умереть за правое дело.

– Я не знала, что кто-то объявил войну, – сказала Персефона.

Мысленно возвращаясь в прошлое, она поняла, что все началось в тот момент, когда умер Адонис.

– Это вина твоего мужа, – сказала Ипполита. – Он сражался с самого начала.

Персефона посмотрела ей в глаза, нахмурив брови, но королева ничего не объяснила. Вместо этого она сделала шаг вперед.

– Пойдем.

Персефона последовала за ней по извилистой тропинке к дому, увитому плющом. Розовые крокусы, фиолетовые ирисы и желтые нарциссы покрывали лужайку, ведущую к открытой двери.

Внутри дома виднелось безжизненное тело Зофи.

Ипполита вошла без колебаний, но Персефона обнаружила, что ее шаги невольно замедлились, когда она переступила порог дома смерти, где было жарко и пахло воском, вероятно, из-за масла, которым было умащено тело Зофи.

Амазонка лежала на высоком столе, одетая в белое, ее руки покоились на животе, пальцы сомкнулись на рукояти ее длинного меча. Ее темные волосы были заплетены в косу и голова увенчана венком из золотых листьев. Она была прекрасна, ее кожа блестела в свете пламени.

– Вы так глубоко скорбите, леди Персефона, – сказала королева Ипполита. – Разве вы не приветствовали Зофи в подземном мире?

– Да, – сказала Персефона, вспоминая, как впервые увидела Зофи. – Но разве обещание встретиться снова способно облегчить горе расставания?

Королева не сказала ни слова, хотя Персефона и не ожидала, что она поймет, точно так же как Аид не понимал ее страха потерять Лексу. Траур касался не только человека. Речь шла о мире, который человек создал вокруг себя, и когда человек переставал существовать, вслед за ним исчезал и этот мир.