Ее внимание привлекло движение внутри затененного входа, и из этой темноты появилась Ипполита. Она была одета в темные одежды, отделанные золотом – пояс, стягивающий талию, манжеты на запястьях и предплечьях, длинные серьги, ниспадающие каскадом ей на плечи, и корона, покоившаяся на лбу. Ее волосы были убраны в прическу, хотя несколько локонов выскользнули из своих пут, обрамляя суровое, но прекрасное лицо.

Геката, Гермес и Илиас преклонили колени, но Персефона осталась стоять. Это было странно, но именно так Геката велела ей поступить.

Королевы не преклоняют колени перед королевами, – сказала она. Тогда что мне делать? – спросила Персефона. Все то же, что сделает Ипполита, – ответила Геката.

Персефона выдержала пристальный взгляд царицы из-под тяжелых век. Ее глаза были цвета пренитового камня.

– Персефона, богиня весны, дочь Деметры, жена Аида, – сказала Ипполита, и ее голос диктовал подчинение, хотя и не был резким. – Добро пожаловать в Терме.

Затем она склонила голову, и Персефона сделала то же самое.

– Мы благодарны за твое приглашение, королева Ипполита, – сказала Персефона.

Королева-воительница слегка улыбнулась и затем отступила в сторону.

– Иди рядом со мной, царица мертвых.

Когда Персефона присоединилась к ней, Ипполита повернулась, и ворота распахнулись, открывая перед ними ее город, залитый янтарным светом факелов, горящих в ночи, так что, несмотря на темноту, внутри крепости амазонок были видны густые деревья – тут и там они росли между домами, увитыми цветущими виноградными лозами – и сады, изобилующие разнообразной флорой.

– Я не ожидала, что в вашем городе буду чувствовать себя как дома, – сказала Персефона.

Здесь даже пахло весной – сладко, но с оттенком горечи.

Ипполита улыбнулась.

– Даже воины способны ценить прекрасное, леди Персефона.

И ты способна? – хотела спросить царица мертвых. – Когда ты так высоко ценишь честь?

Но это было бы оскорблением, а она была здесь ради Зофи, которая, несмотря на то, что ее собственный народ причинил ей боль, всецело верила в необходимость искупления. Персефона не хотела разрушать это своим гневом. Кроме того, именно изгнание Зофи привело ее к Персефоне.

Также оно привело ее на порог смерти.

Персефона не могла справиться с тоской, которая расцвела у нее в груди, когда ей еще раз напомнили, что она была свидетельницей убийства Зофи. Это породило в ней тьму, нечто отличное от того, что возникло после смерти Лексы. Она боялась, что похороны заставят ее почувствовать, как смерть Зофи изменила ее.

Она спрашивала себя, узнает ли Аид эту израненную и иссохшую часть ее души, когда вернется. Покажется ли это ему знакомым, потому что он сам был свидетелем подобных ужасов.

Эта мысль сменилась болью другого рода – болью, которую она чувствовала глубоко в своей душе. Она затаила дыхание, надеясь задушить все эмоции, поднимавшиеся внутри нее, и позволила своему взгляду опуститься на ноги. Они шли по тропинке, покрытой опавшей листвой, и когда листья задевали подол ее одежды, казалось, что они становятся выше и толще.

– Ты действительно богиня весны, – сказала Ипполита.

В ее голосе послышались нотки удивления. Персефона неохотно встретилась с ней взглядом, надеясь, что ей удается достаточно контролировать свои эмоции.

– Ты сомневалась? – спросила она.

– Новые боги – редкость в наши дни, – сказала Ипполита.

Персефона должна была подумать о том, что некоторые могут скептически отнестись к ее божественности. Мир не всегда благосклонно относился к новым чистокровным богам. Так было, когда родился Дионис. Ему пришлось сражаться, чтобы быть признанным, и его битвы были кровавыми. Но Персефону не интересовало утверждение самой себя – ни для мира, ни для олимпийцев, ни для Ипполиты.