Когда хозяйка Буренки и Пелагеи зашла в хлев, подняла валяющуюся на полу тару и заглянула внутрь, она услышала оттуда еле различимое и понятное только ей страдальческое

«МЯУ-ВУ-У-У-У!»

…Челюсть любопытной Пелагеи Тим Тимыч собрал буквально по частям. Еще две недели несчастной кошке приходилось пить только жидкий бульон через специальную трубочку. И вот сегодня, после контрольного рентгеновского снимка, Пелагею отпустили домой. Судя по ее любознательному характеру и неподдельному оптимизму, не в последний раз.

В отличие от своей многократно страдавшей соседки, кролик Фома покинул больничку для животных со вполне определенной целью – больше сюда не возвращаться, надоело! Вовсе не Фома был виновен в своей беде и временном больничном заточении, а его хозяйка, девочка Лера. Не объяснили девочке, что кролик – это грызун, и не надо кормить его тем же, что кушает Лера, – кашами, супами, жвачкой, вареньем. А где сухарики? Сырые овощи? Зерно? Все, что можно и нужно грызть! У кролика зубки не как у Леры, они растут всю жизнь. И чтоб они не стали такими же огромными, как бивни у древнего мамонта, Фома должен их постоянно стачивать путем грызения твердой пищи!

Но девочка всех этих премудростей кормления кроликов просто не знала. А у Фомы зубы из-за этой мякоти росли, росли… Сначала вверх-вниз, затем вправо-влево. Росли до тех пор, пока действительно не стали напоминать маленькие бивни, а кроличий ротик перестал закрываться, отчего оттуда постоянно текла белая слюна, спровоцировавшая стоматит. Бедный кролик так бы и умер от голода, если бы Лера не догадалась отнести ушастого друга к врачу, заподозрив наконец неладное. Переросшие зубки были подрезаны, словно коготки, ротик подлечен, кожица на подбородке и шее зажила. И Фома на руках обожавшей его Леры возвращался домой. Он, наверно, догадывался, что после беседы с Тим Тимычем напуганная девочка больше никогда, к его большому огорчению, не будет делиться с ним шоколадным пломбиром…

А дальше сплошным потоком шли кошки, собаки, морские свинки, две коровы и даже одна из четырех деревенских лошадей, поранившая копыто на задней конечности.

После ужина, по уже установившейся негласно традиции и обоюдному молчаливому согласию, под монотонное урчание Кекса Прасковья продолжила пересказ бабушкиных сказок.

…Когда-то давно, но не очень, лет сто назад, жила в этих местах моя пра-пра-бабка. Звали ее Фила. Почему Фила? Не знаю. Бабушка Нюша тоже не знала ее полного имени. Фила и Фила. Может, Епифания или еще как? Местные жители, да и люди со всей округи, считали ее то ли прорицательницей, то ли вещуньей, то ли целительницей. Они боялись и одновременно уважали ее. Боялись, потому что если Фила бралась судьбу предсказать (а надо отметить, что гадала она далеко не всем и редко), то все непременно сбывалось: и время, и место и поступки людей. И даже животных. А уважали за то, что если человек, попавший в беду, за помощью придет, никогда не отказывала. Лечила души и хворобы всем, и бедным, и богатым, добрым и злым. Лечила травами и заговорами, словами и прикосновениями.

Жила Фила одиноко в избушке, что на краю деревни стояла. Там до сих пор небольшой холмик от ее домика сохранился. Меня бабушка в детстве часто туда возила. Говорила, что это святое место. Когда болит, говорила, приди, поклонись, попроси Филу.тебе она обязательно поможет, исцелит, если нужно будет, и тело и душу. Так вот, про Филу легенды ходили. Судачили люди, что будто вещунья та была не из здешних мест. И не пришлая. Как это может быть? А просто однажды, давным-давно, появилась из ниоткуда в деревне девушка Фила и все… На все вопросы деревенских жителей «Из каких мест будете?» только загадочно улыбалась, лукаво отвечая: «Откуда пришла, назад уж не вернусь. Не ждет меня там никто. А здесь пригожусь!»