– Под ноги лучше бы смотрел, – буркнул я, – чуть голову мне не снес, дурень! До сих пор в голове звенит!

– Да это не она звенит, – поправил он меня. – Это просто я твою голову ведром зацепил. А оно такое звонкое. – Он щелкнул по ведру пальцем, и оно зазвенело.

– Вот, слышишь, как звенит?

– Слышать-то я слышу, не глухой, – ответил я ему, – только моей голове от этого не легче! Да и удочку мою сломали. – Я осторожно взял и оглядел её. Хорошо, что только на конце обломилась.

Найдя в кармане кусок веревки, я наскоро, как смог, привязал кончик удочки к удилищу. Затем поднял Егоркино ведро, которое смялось от того, что мы, падая, оба по нему прокатились, и теперь было больше похоже на урну для мусора. Однако Егорка радостно ухнул и выпалил:

– Миш, гляди: теперь в него, пожалуй, даже больше рыбы войдет. – Я ответил:

– Не знаю, больше или не больше, но нести его теперь значительно удобнее – и, взяв ведро как книгу под мышку, зашагал наверх оврага.

Теперь ведро уже не било меня по бокам. Егорка смерил меня взглядом, понял, как теперь удобно стало его ведро, подождал, пока я выберусь из оврага, тоже выскочил наверх и предложил:

– Ну что, может, я теперь понесу снова свое ведро?

– На, неси, – согласился я. Честно говоря, мои руки и бока от его бандуры ныли так, как будто я полдня ходил на руках. Он подхватил как ни в чем не бывало свое ведро или то, что с ним стало, забросил его за спину и засмеялся:

– Миш, а Миш, ну чем не рюкзак? – Он неожиданно остановился, так что я чуть не врезался в него, и мечтательно произнес:

– Во, точно! Можно ведь лямки сделать из веревки и нести его как рюкзак. И руки будут свободные! Здорово я придумал? А?

Я махнул рукой и пошел дальше. Впереди показалась речка-вонючка. Если ее перейти вброд, то это очень сократит наш путь. Она неглубока – всего по колено. Правда, запах такой, что с ног сшибает и слезы текут. Зато быстро. Я снял кроссовки, нашел место, по которому эту речку обычно переходили и, затаив дыхание, в несколько шагов перешел ее.

Затем я протянул другу руку, взял его бак и отбросил подальше вверх. Повернувшись к Егорке, я снова подал ему руку. Он уже умудрился одной ногой залезть в жижу. Уцепившись за мою руку двумя руками и не переставая чихать, он с трудом вытащил ногу из ямы, шагнул вперед и оказался рядом со мной на берегу.

– Раззява, – только и смог я произнести. – Удочка то там осталась!

Я попытался прямо с берега с помощью своей удочки вытащить брошенную им удочку, но не смог. У его удочки размоталась леска, и крючок зацепился за траву. Пришлось возвратиться назад и достать его удочку. Выбравшись наверх, мы вытерли грязь и пошли по полю.

Чихать мы наконец-то перестали, но вид у нас был как у десантников на учении после осенней распутицы. И запах от нас разносился во все стороны так, что пробегавший мимо нас лохматый пес, отбежав чуть подальше, сел на траву и два раза отчаянно чихнул. Затем он посмотрел на нас, как мне даже показалось, с укором, и побежал дальше.

Поле мы прошли на удивление без приключений, хотя и молча. Войдя в березовую рощу, мы присели отдохнуть. И тут мы увидели человека. В руках у него был спиннинг и рюкзак. Он удивленно взглянул сначала на Егорку, потом на меня, улыбнулся и произнес:

– Молодцы, ребята, с утра на рыбалку идете. Я вам оставил в реке рыбы.

– Дяденька, а вы что-нибудь поймали? – робко спросил Егорка.

– Подходите, поглядите. – Он остановился, снял с плеча рюкзак, развязал его, и мы увидели в сетке трепыхающуюся рыбу.

– Ух ты, – невольно вырвалось у меня, – щуки!

– Понятное дело, щуки, – включился в разговор Егорка. – Раз, два, три… одиннадцать! – сосчитал он количество рыб. – Дяденька, а сазана что, ни одного не поймали? – задал он вопрос рыбаку.