Однажды утром, когда Джон Феррье уже собрался выехать в поле, он услышал лязг щеколды и, выглянув в окно, увидел коренастого мужчину средних лет с проседью в волосах, который направлялся от калитки к дому. У Джона Феррье упало сердце: это был не кто иной, как сам великий Бригам Янг. Исполненный дурных предчувствий, ибо понимал, что подобный визит не может сулить ничего хорошего, Феррье поспешил открыть дверь, чтобы на пороге приветствовать вождя мормонов. Тот, однако, принял его приветствия холодно и последовал за ним в гостиную с сурово‐непроницаемым лицом.

– Брат Феррье, – сказал он, усаживаясь в кресло и пронзительно глядя на фермера из-под белесых ресниц, – все эти годы правоверные мормоны были тебе добрыми друзьями. Мы подобрали тебя и твою дочь, когда вы умирали от голода в пустыне, разделили с вами хлеб наш насущный, благополучно привели в Долину избранных, дали добрый надел земли, под нашим покровительством ты разбогател. Разве не так?

– Истинно так, – ответил Джон Феррье.

– И взамен мы поставили тебе одно-единственное условие: чтобы ты принял нашу праведную веру и соблюдал все ее ритуалы. Ты обещал, но, если то, что о тебе говорят, правда, нарушил обещание.

– Каким же образом я его нарушил? – протестующе воздел руки вверх Феррье. – Разве я не вношу свою долю в общий котел? Разве не посещаю храм? Разве я…

– Где твои жены? – перебил его Янг, нарочито удивленно оглядываясь по сторонам. – Позови их, я хочу с ними поздороваться.

– Это правда, я не женат, – согласился Феррье. – Но в общине мало женщин и много мужчин, которым они нужны больше, чем мне. Я ведь не одинок: обо мне заботится дочь.

– Вот о дочери-то я и пришел поговорить, – сказал мормонский вождь. – Она уже взрослая, хороша собой – недаром ее называют Цветком Юты, – и обратила на себя внимание многих мужчин, имеющих вес в общине.

Джон Феррье мысленно застонал.

– О ней ходят слухи, коим мне не хотелось бы верить, – будто она обручилась с каким-то Gentile[36]. Надеюсь, это сплетни праздных языков. Помнишь, что гласит тринадцатая заповедь святого Джозефа Смита? «Всякая истинно верующая дщерь да станет женой избранного; а ежели сочетается она браком с иноверцем, то совершит тем самым тяжкий грех». Не могу поверить, что ты, человек, исповедующий наш святой символ веры, позволил своей дочери надругаться над ним.

Джон Феррье ничего не ответил, он лишь нервно постукивал хлыстом по голенищу сапога.

– Вот это и станет оселком для испытания истинности твоей веры – так постановил Священный совет четырех, – продолжал между тем Янг. – Девушка молода, и мы не станем неволить ее выходить замуж за какого-нибудь седовласого старика; более того, мы даже не лишаем ее права выбора. У нас, старейшин, много телиц, но и сыновьям нашим требуются жены. У Стэнджерсона есть сын, и у Дреббера есть сын, и каждый из них с радостью примет твою дочь в свой дом. Пусть она сама выберет одного из них. Оба они молоды и богаты, и оба – истинно верующие. Ну, что скажешь?

Сведя брови, Феррье помолчал некоторое время, потом произнес:

– Дайте нам время. Моя дочь слишком юна, ей еще рано замуж.

– У нее есть месяц, чтобы подумать, – отрезал Янг, вставая. – По окончании этого срока она должна будет дать ответ.

Уже в дверях он повернул к хозяину свое побагровевшее лицо и, гневно сверкнув взглядом, прогремел:

– Если ты, Джон Феррье, со своими ничтожными силенками попытаешься пойти против воли Священной четверки, ты пожалеешь о том, что твои кости и кости твоей дочери не остались лежать выбеленными скелетами там, в горах Сьерра-Бланки.