Пастухи выжидают момента, чтобы одним броском заарканить за рога выбранное животное. Иногда петля аркана проходит туловище и зах лестывается на задней ноге. Оленеводы промахиваются редко и еще реже падают от рывка. Каждого отловленного надо дотащить до ворот и вытолкнуть из кораля. Дальше он переходит на попечение нагульщиков. Как всегда, самый страшный шаг первый.

– Руки напрягай, если и ударит – спружинишь, – учит Юра. – Держим рога покрепче. Ничего, не кидается и не рвется, но и сам не идет, надо направлять. Как всех нас – направлять и вдохновлять. Чувствует слабину – рвется, чует силу – подчиняется. Ну совсем как человек.

Доходим до ворот во взаимном напряжении, разворот мордой от табуна, и олень свободен. Умница, бежит от кораля, высоко вскиды вая ноги и гордо подняв голову. Там маячат ребята Коялкота, отдыхавшие с августа по ноябрь. Они знают, что им делать.

Следующего тащит Иван Айнагиргин.

– Этот ударит.

Ударь, у меня с сапогами девяносто. Бык-альбинос – красавец. Но до таманского ему еще два раза столько. Даже не брыкается, ну и моло дец. Иди гуляй, поживи еще девять месяцев.

Не так страшен черт, как его малюют. К обеду все закончено.

Руки и ноги немного ноют, но вполне терпимо.

Вельгоша сидит у костра в позе полководца.

– Ну как?

– Нормально.

– Еще пойдешь на охоту?

– Лыжи надо, снега уже много.

– Ничем его не проймешь, – машет рукой Петрович.

Последнее слово остается за главным зоотехником.

– Приедешь домой – напишешь заявление на два дня отгулов.

Славно погулял…

Потапенко с Плетнёвым уехали в Устья. Когда приедут, будем готовиться к поездке на Аутанваям в сорока километрах от поселка вверх по Апукваяму. Там обычно забой для нужд села и Усть-Пахачей.

Странно, если Потапенко уехал, откуда он взялся на дороге около дома? Рядом Плетнёв, шагают по колее, еле передвигая ноги.

– Петрович, а что, пешком удобнее, чем на вездеходе, или у вас тренировка?

Ходоки остановились. Тяжело дыша, радуясь возможности немного постоять и отдохнуть.

– В наледь залез на Семнадцатом. Там колбаса, продукты, может залить, могут украсть. Заводи, поедем вытаскивать.

– Давно шагаете?

– Всю ночь. По колее, будь она проклята.

Да, дорога не накатана еще, только одна колея 47-го, которую проложил сам Остап Петрович. И попадать ногой в эту колею проблематично. Особенно такому спортсмену, как Плетнёв, с его пузом и кабинетной практикой. Вообще-то это его вторая прогулка, первую ему предложил Тихон Павлович, когда сломался ГТТ по дороге в Наталью летом. Похоже, техника, как и люди, его не любит.

Петрович отдыхал, пока мы прогревались, заливались, заводились. Морозы под сорок весь ноябрь, не считая пурги, в которую я погулял. Тем не менее Семнадцатый, приток Апуки, летом по колено, строит неприятные ловушки для техники. Поначалу образуется лед, а далее – все, как положено воспитанной реке. Затем где-то внизу, на мелководье, речка промерзает до дна. Река как человек – если пережмут, все ломает. Но ломает повыше перемерзшего. Вода идет по льду, потом сверху перемерзает. Затем где-то прорывает, а вверху падает. Подо льдом образуется пустота. Потом снова заполняется и опять перемерзает. И так несколько раз за зиму, пока весной все это строительство не растает. Льдов может быть два, три, четыре уровня разной толщины, в зависимости от чередования морозов и оттепелей. «Газон» Потапенко проломил верхний лед и сел на второй выше гусеницы, так что бревно не подвести, можно только вытащить «соткой». А «сотка» пошла Васи Буйнова. Вася – мужик бесшабашный. Как только подъехали к вездеходу, он, не раздумывая, задним ходом пробил к утопленнику дорогу, зацепил его за фаркоп и рванул на третьей к берегу. Как только трос натянулся, одиннадцатитонная машина прорвала второй лед и «сотка» по трубу ушла под воду. Вася успел выключить двигатель до гидроудара, затем деловито вылез на крышу Т-100, снял валенки и стал выливать из них воду. Все бы ничего, если бы не морозец под сорок. А ему еще пришлось раздеваться по пояс, чтобы открыть краники на блоке и радиаторе, иначе с блоком пришлось бы проститься. А менять блок – очень неприятная процедура в наших условиях. Увидев эту картину, Потапенко впал в депрессию.