Мальчик улыбнулся так искренне, так естественно отвечал мне, что ему нельзя было не поверить: он тут же поклялся мне в верности и готовности отправиться за мной хоть на край света.

Пока мавр-пловец не скрылся из глаз, я наблюдал за ним, а потом направил баркас прямиком в открытое море, держась против ветра, чтобы наблюдатели с земли подумали, что я направляюсь к проливу, как сделал бы всякий благонамеренный человек. Да и в какую здравую голову могло прийти плыть на юг, к воистину варварским брегам, где бесчисленные толпы негров способны тут же окружить пловцов на своих яликах и утопить, а окажись мы на берегу на берегу – растерзать на куски свирепые хищники и самые безжалостнейшие порождения рода человеческого – дикари-людоеды!

Но едва стало смеркаться, как я резко изменил курс, устремившись теперь к юго-востоку, планируя не слишком удаляться от берега. Хороший свежий ветер, спокойное и чистое море так сильно пополняли паруса, что мы шли стремительным галсом, так что узрев на следующий день в три часа пополудни сушу, я уразумел что мы находимся не менеее чем на сто пятьдесят миль южнее Салеха, далеко вне пределов владений и марокканского султана, и всех остальных туземных владык – ни один человек не попадался там нам на глаза.

Что бы там ни было, но ужас, внушаемый мне маврами, был столь велик, как и страх снова угодить им в руки, что я долгое время не имел сил ни убавить ход, ни пристать к берегу, ни стать на якорь.

Так в течение пяти суток, подгоняемый попутным ветром, я без остановки гнал наш баркас, но едва ветер переменился и стал южным, благая мысли пришла мне в голову: «Если кому-то и приспичило гнаться за нами, то не на такое расстояние, они наверняка уже давно бы вернулись домой!»

От таких мыслей во мне тут же стала вздуваться непомерная смелость, и я решил бросить якорь в устье маленькой речушки, названия которой я так и не узнал, точно так же, как и то, в какой стране текла эта ручушка, на каких широтах текла, и какой народ столовался там.

Ни одного человека не было вокруг. Я радовался, потому что мне никого не хотелось видеть. Единственное, в чём я очень нуждался, была пресная вода.

В эту бухточку мы попали под вечер, с тем, чтобы, когда смеркнется, доплыть до берега и там осмотреться. Но только стемнело, как до нас стали доноситься такие жуткие звуки, явно исторгнутые из глоток каких-то диких тварей неясной породы, что мой бедный маленький напарник чуть не помер от страха и стал умолять меня переждать ночь на баркасе, и только днём покинуть укрытие..

«Ладно, Ксури, – сказал я ему, – допустим, мы не пойдём сейчас, но никто нам не гарантирует, что днём мы не увидим людей, которые по своей сути не окажутся ужаснее львов».

«Тогда мы пиф-паф в них из ружьё, – сказал Ксури, похохатывая, – чтобы бежать их далеко!»

Обученный невольниками -англичанами, Ксури кое-как научился говорить на ломаном английском, Я был так доволен оптимизмом и весёлостью этого малыша, что для укрепления духа дал ему хлебнуть пару глотков из бутылочки, хранившейся в шкафу нашего бывшего владельца. Совет мальчишки, в сущности, был очень уместен, и я ему вполне последовал. Мы тихо бросили маленький якорь и всю ночь прокемарили, будучи меж тем настороже. Я говорю «прокемарили» потому, что ни минуты сна у нас не было, ибо мы часами видели тени каких-то гигантских зверей неизвестной породы, и всё время вскакивали. Они неслышно подкрадывались к берегу и с шумом кидались с берега в воду, наслаждаясь дикими играми, и, освежившись, выли и визжали так ужасно громко, что я, сказать по правде, иной раз онемевал от ужаса.