Николая прошиб пот.

– Я же говорю, что не было меня в Петрограде!

– А почему я должна тебе верить?

– Что ж ты думаешь, я там был?

– Уверена.

– Да ты спроси у кого угодно. Не было меня во дворце!

– Во дворце, может, тебя и не было!

– А где ж я был?

– Ходил по улицам. По магазинам! Подстрекал народ! Смущал умы!

– Кого смущал?

– Якобинец!

– Ну, ты вообще! – Николай покрутил пальцем у виска.

– Щас ты у меня таким будешь! Пальцем он мне крутит. Ща докрутишься!

– Зачем мне эта революция? Я до нее прекрасно себе жил, а сейчас

не попилить, не пофотографировать!

– А кому эта революция нужна, кроме тебя? Ты всегда смутьяном был. Сколько раз я тебе говорила повесить негодяя Витте?! Смотри мне в глаза! Сколько?!

– Раньше я мог пилить, сколько влезет!

– Ты повесил?

– Я тебе серьезно говорю, ты не там ищешь! – Николай вытер пот со лба. – У Юровского своего лучше спроси, кто там революцию устраивал!

– Ты Юровского не тронь!

– Я хочу сказать только, мне эта революция никакой пользы не принесла. Одни несчастья! – Николай размашисто перекрестился. – Вот тебе крест, что я тут ни при чем!

– Знаешь, что самое ужасное?

– Что?

– Что я тебе больше не верю!

– Я всегда боролся с революционной крамолой! Бился с ней, не щадя живота своего! Ты же сама все видела…А теперь оказывается я – революционер! И грустно, и смешно…

– Замучил меня, алкоголик проклятый!

– Всю жизнь бился с этими революционерами, как мог. Одно «кровавое воскресение» чего стоит! А Ленский расстрел рабочих? Вспомни!

– Ты посмотри, во что ты меня превратил! – Аликс посмотрела на себя в карманное зеркальце. – Тебе не стыдно?!

Она достала косметичку и стала подводить глаза.

– Потом, если ты считаешь, что я – революционер, то у меня была бы тайная организация! – продолжил Николай. – Это уж обязательно! Мне начальник политического сыска, Анатолий Владимирович, ты его хорошо знаешь, всегда так докладывал! Ко мне бы приходили люди. Мы с ними о чем-то сговаривались. Готовили листовки, прятали шифр. Но ты же сама свидетельница, что ничего этого не было! Вспомни! Ты же жила со мной в Зимнем! Заметила хоть раз что-нибудь подобное?

– Заметила.

– Когда?

– Я на тебя потратила лучшие свои годы! – Аликс тщательно наводила марафет. – Сколько мужчин любило меня! И каких мужчин! Двое англичан, четверо немцев! Даже один испанский идальго! Вслушайся, какое красивое слово – идальго! Сразу представляются пальмы, горы, рыцари на белых арабских скакунах. Ах! Как сейчас помню. Мы танцевали с ним кадриль на вечеринке у одного французского барона. Да разве я могла представить себе в те светлые дни, что угроблю жизнь с небритым алкоголиком в дикой Сибири!

– В тысяча девятьсот пятом году я приказал расстрелять демонстрацию рабочих! Если я тогда был, как ты говоришь, скрытым революционером, разве бы стал стрелять по рабочим?!

– Я поражаюсь только одному! – Аликс смерила супруга недобрым взглядом. – Неужели тебе настолько наплевать на меня?

– Наконец, если говорить про февральскую революцию, то и тогда я принял все возможные меры. Ты же в курсе, что я отдал приказ гарнизону стрелять по бунтовщикам! А уж то, что солдаты меня не послушались, извините! Не моя вина!

– Твоя!!!

– И потом есть мой дневник. Там я всегда пишу, где я и чем занимаюсь. Хочешь почитаю?

– Ни одному твоему слову не верю!

Николай замолчал. Так они просидели минут десять. Аликс не выдержала первая (она была не создана для тишины).

– Посадил жену взаперти, и сидит себе! Довольный! А я тут со скуки помирай!

– А че мне делать? – зевнул Николай. Он уже было прикорнул, но встрепенулся от голоса жены.

– Развлек бы жену чем-нибудь!