– Не матерись! Соблюдай уважение к суду! – строго предупредил Милов.

– Впрочем, я давно простил им вину их! – перекрестился Николай. – По-христиански простил совершенно! Так что даже не понимаю, к чему все эти вопросы. Повторяю, я простил их полностью и совершенно! Вопрос закрыт!

– Значит, ты приказал стрелять в рабочих, потому что тебе помешали играть в безик? Так и запишем?! – уточнил Милов.

– Пишите, что хотите! – беззаботно махнул рукой Николай.

– Хорошо! – Милов тщательно заполнял протокол.

– Мы пилить сегодня будем? А то я начинаю терять терпение!

– Следующий вопрос. Кто отдал приказ о Ленском расстреле?

– И много будет еще подобных вопросов?

– Хватает!

– Наглость какая! Явиться ко мне ночью, приставать с глупыми вопросами, которые задают разве что в сумасшедшем доме! Не давать пилы!!! До каких пор будут терзать мою несчастную Родину?! До каких?!

– Ты ща еще раз огребешь! – предупредил Милов.

Николай бросил взгляд на огромные волосатые кулаки своего визави и тяжело вздохнул.

– Видно, планида у меня такая! Родился то я в день многострадального Иова! От того и приходится страдать всю жизнь. Битый час вы меня мучаете бестолковой болтовней, тогда как деревья спокойно стоят во дворе!

– Какие деревья?

– Ночь загублена! Настроение испорчено! Я-то думал, нормальные люди здесь собрались! Пилить будем! А вы только трепаться умеете! Недаром я родился в день многострадального Иова! Ох, и не даром!

– При чем здесь Иов?

– При том! Помните слова, обращенные к Иову Господом: «Вот бегемот, которого я создал, как и тебя. Станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих? Надежда тщетна: не упадешь ли ты от одного взгляда его?».

– Кто бегемот?! Ты о чем вообще говоришь?!

– Говорю я о том, что перед вами помазанник божий и хозяин земли русской! Если кто этого до сих пор не заметил! И я круче любого бегемота во сто раз. А посему повелеваю: дать мне пилу сию же минуту! Слышите?! Иначе я могу очень сильно рассердиться!

– Плевать я на тебя хотел! – возразил Милов.

– Ты кто такой вообще?

– Объясняю. Служил я до войны дьяконом в одной деревеньке в Рязанской губернии. Задвинули меня туда за правду! Потому как я никого не боялся! Даже самого митрополита Московского! И родственничка его, иеромонаха, вот этими самыми руками собственноручно утопил!

Милов показал красные волосатые руки.

– Так вот сослали меня за это в Рязанскую губернию. Деревенька – не фонтан. Один жмурик в полгода! Это тебе не Питер и даже не Москва. «Кровавых воскресений» там не устроишь. Даже кровавых понедельников! Но Господь всемогущ! Наслал на меня озарение! Стал я потихоньку местных в озере топить. Потом их же за это проклинал! Типа они самоубийцы! Потом за большие бабки их же отпевал. Получался круговорот утопленников в природе, а мне за каждый круг по пятьдесят рублей чистого навару! Жил я не тужил. Только через год меня обложили! Следак продыху не давал! Все допытывался: почему это самоубийцы мне свое имущество завещают?! А, может, они меня уважали?! Что тут удивительного? Вот ты сколько человек утопил? Примерно?

– Я?!

– Ты!

– Не одного!

– А у меня более пятидесяти жмуриков!

– Ах, как много! – деланно усмехнулся Николай. – Может, мне своих жмуриков посчитать?! С Первой мировой войной?

– Мне просто развернуться не дают! Палят со всех сторон! – посерьезнел Милов.

– А мне, думаешь, легко было?!

– Ты меня не понял! – Милов плеснул себе в стакан бензина. – Кстати, выпить хочешь? Тебе сейчас не помешает!

– Наливай! – кивнул Николай.

– Послушай, дружище! – Швейк тронул Милова за плечо. – Давай его осудим, а потом бухай сколько твоей душе угодно. Ты и так еле сидишь!