Он крушил всё, что попадалось на пути, не ощущая усталости, только иногда останавливался, чтобы перевести дыхание и смахнуть со лба пот.

Дойдя до места, где долина начала переходить в подъем сопки, он вбил последнюю вешку и осмотрелся.

– Наверное, здесь можно и закончить, – вспомнил он слова Бориса.

Мелкий подлесок закончился, вокруг начали появляться толстые березы и лиственницы. Почему-то комары уже не так одолевали его. Да и он престал обращать на них внимание, автоматически отмахиваясь от наседавших насекомых.

Здесь, в редком березняке, стояла абсолютная тишина, слышался только шелест листьев и перекличка каких-то птичек. Наверное, таёжному жителю они были знакомы, и он различил бы их, но Лёнька, раскинувшись на траве, только с упоением их слушал.

Хотя он и привык к перегрузкам, но сейчас, чувствовалось, что с непривычки, он устал.

Полежав ещё немного на пахучей, тёплой земле, он поднялся, достал из рюкзака хлеб с куском сала, нарезал его, достал фляжку с чаем и присел, облокотившись спиной, на ствол толстой березы.

Перекусив, он поднялся и, по прорубленному профилю, вышел на дорогу.

На дороге к заимке на него вновь напали комары, и ему пришлось накинуть капюшон.

На крылечке заимки уже сидел Сашка. Было видно, что он тоже только что вернулся. Вид у него был растрёпанный и уставший.

– Ну, и как тебе сегодняшняя работа, – подойдя к Сашке, поинтересовался Лёнька.

– С непривычки – тяжело. Если честно сказать, устал я, – признался Сашка, – но через пару дней привыкнем и будем делать уже по два профиля, а то и по три.

– Ну, про три, ты уже загнул, – усмирил пыл Сашки Лёнька. – Пошли лучше помоемся.

– А вот это правильно! – Сашка подскочил с крыльца и кинулся в заимку.

Лёнька прошел за ним. В заимке стоял полумрак, и было прохладно. Покопавшись в своих вещах, они с полотенцами на плечах, и прихватив по пустому ведру, вышли на берег Дубакита.

Берег был крутой, метров восемь, и чтобы спуститься к воде, надо было ухитриться, чуть ли не по отвесному косогору, по петляющей тропинке сбежать вниз.

В этом месте, где стояла заимка, река делала крутой изгиб и у самого берега вода нешуточно бурлила. Но, пройдя немного вверх, они нашли спокойную, неглубокую заводь и принялись умываться.

Лёнька скинул с себя энцефалитку, сапоги с брюками и попытался войти в воду, но она оказалась чуть ли не ледяной.

Сашка, видя, что Лёнька собрался купаться, наблюдал со стороны за его действиями.

Увидев, как Лёнька пробует ногой воду, посоветовал:

– Да не лезь ты туда, околеешь.

Но Лёнька, не слушаясь Сашкиных советов, всё-таки ступил в воду. Чтобы сократить муки привыкания к холоду, он бросился в эту неглубокую заводь, манящую своей прохладой.

Но, только он погрузился в воду, как у него из горла непроизвольно вырвался звериный рык, и он, как пуля вылетел из воды.

Сашка, глядя на бегающего по берегу и орущего Лёньку, покатывался со смеху:

– Ну, и что я тебе говорил!? – от души смеялся он. – Холодная же вода…!

– Теперь вижу, что холодная, – растираясь полотенцем, подтвердил дрожащим голосом Лёнька. – Но думал, не настолько же…

– А ты что хотел? – не унимался Сашка. – Тут вечная мерзлота тает, вот оттуда и вода.

Лёнька, закутавшись в полотенце, присел около Сашки:

– Чё? Ты что ли раньше не мог сказать, что это вечная мерзлота тает.

– Да я думал, что ты сам догадаешься, – пожал плечами Сашка.

Они осторожно вновь вошли в воду. От холода ноги сразу же онемели, и перехватило дыхание, но, немного привыкнув к температуре, мальчишки умылись по пояс, смыв дневной пот и растерлись до красна.

У воды ни комаров, ни мошки не было, так что можно было без одежды немного погреться на солнышке. Но, не успели они разнежиться, как откуда-то раздался еле слышный крик: