– Это исключено, – твердо возразил доктор Морен.

– И почему же?

– Потому что хлоралгидрат очень быстро всасывается, но не настолько быстро. Сон, близкий к физиологическому, наступает примерно через пятнадцать минут.

– А если это была большая доза, она могла подействовать быстрее?

– Нет. В таком случае он был бы сейчас мертв.

– Хм. Получается, если бы он сделал больше одного глотка, мы бы почувствовали запах алкоголя, а если бы доза снотворного была больше, он бы умер. Значит, он сделал максимум один глоток и через пятнадцать минут уснул. Но почему в такой неестественной позе, будто упал?

– На этот вопрос я не могу вам ответить, миссис Лэйтон. И я вовсе не считаю, что он сделал хотя бы один глоток.

– Тогда почему он пролил вино, если он его не пил?

На этот раз доктор Морен не удостоил ее ответом.

– Может, нам стоит разбудить его и расспросить об этом? – предложил чей-то голос, и многие из гостей выразили свое согласие.

– Я думаю, не стоит, – снова вмешался доктор Морен. – Влияние подобного вещества – большой стресс для нервной системы. Пусть спит столько, сколько нужно его организму для восстановления. Обычно сон от хлоралгидрата длится около восьми часов. Может, чуть больше или меньше, в зависимости от состояния здоровья. Вероятнее всего, он проснется не раньше, чем через пару часов. Нужно перенести его в кровать, переодеть в чистое и оставить пару слуг на всякий случай. А также, если мистер Эглингтон не против… – он осмотрелся вокруг себя в поисках хозяина дома, чтобы обратиться лично к нему, но того не было видно среди близстоящих людей, что немало удивило профессора, поскольку он точно помнил, что видел его недалеко от себя, когда входил в комнату.

Через пару секунд всеобщего замешательства мистер Эглингтон был найден. Он стоял в дальнем углу комнаты возле огромного шкафа, приложившись лбом к стеклянным дверцам, безжизненно свесив руки вниз, был бледен и сгорблен. Его низкорослую округлую фигуру до сего момента совершенно не было видно за спинами собравшихся. Теперь все взирали лишь на него. Комната наполнилась шепотом, кто-то сочувственно цокал, несколько человек подошли к мистеру Эглингтону и ободряюще похлопали его по плечу: слишком уж горестный был у него вид, при этом все они обязательно заглядывали за стеклянную дверцу шкафа, из-за которой на них взирала двумя маленькими углублениями, будто глазами, опустевшая бархатная подушка темно-синего цвета с золотой шнуровкой по краям. Однако никто из гостей не помнил или не знал, что прежде покоилось на этой подушке. Гости сделали предположение, что на ней хранилась драгоценная брошь, принадлежавшая некогда бабушке мистера Эглингтона, которую, как и договаривались, должна была «украсть» мисс Адлер.

На некоторое время присутствующие будто забыли, с чего началась эта история, и поверили в естественность происходящего, настолько все выглядело реалистично. Только неугомонная миссис Лэйтон не забыла. Она подошла к шкафу, подвинула рукой мистера Эглингтона, который лишь безжизненно отшатнулся, и распахнула стеклянные дверцы. Просунув голову поглубже, она внимательно осмотрела полки, обнаружила нетронутую брошь, после чего тщательно изучила подушку, пошевелила ее и вынырнула наружу с торжествующим видом.

– Господа, вы, конечно же, поняли, что сегодня ночью произошло ограбление Киддинг Холл. Преступник усыпил стража и похитил драгоценную диадему, – произнесла она громко и артистично, будто зачитывая вступление к пьесе. Гости зашептались, а мистер Эглингтон, чуть только слово «диадема» коснулось его ушей, издал приглушенный стон.