Только поздним вечером, когда большая часть городской стены была уже в наших руках, мы вернулись к нашему бивуаку, и заснули, несмотря на муки голода, на твёрдой земле. Перед восходом солнца меня разбудил мой командир. Он сообщил мне радостную новость: «защитники Варшавы сдались!», – и приказал раздобыть для него извозчика. Конечно, я использовал этот случай для того, чтобы добраться до города, и был одним из первых русских вступивших на его улицы. Поляки были обязаны покинуть Варшаву за 48 часов, и в это время русские войска не могли быть туда введены. Я же прошёл туда, назвавшись адъютантом графа Толя. Ведущие к городской стене улочки были пустынны, дома, на них расположенные, горели. Настроенный к полякам весьма враждебно граф Толь сам склонял солдат к поджогам. Людей нигде не было видно – ни одного открытого окна или лавки – всё застыло в страхе и в тоскливом ожидании. Я спросил одного еврея, где находится постоялый двор, однако он вывернулся, как угорь, повторяя только: «Я не знаю». Другого я ухватил за воротник, но парень начал орать изо всех своих сил. Две дамы, наблюдавшие спектакль с другой стороны улицы подошли ближе и вежливо спросили, что мне надобно. «Постоялый двор или комната, которую можно ненадолго снять», – ответил я. «А не хотите ли Вы к нам? Наш дом совсем близко», – предложили мне женщины. Они пошли по улице Сольна, и я последовал за ними. Эти дамы были замужем за немцами, один из которых владел в Варшаве собственным домом, куда мы и вошли. Хозяйки сказали, что, конечно, желают поесть, и мне стало неудобно, что я ничего не могу предложить им в ответ. Я поблагодарил женщин, заметив, что очень хочу спать. Ответ последовал незамедлительно: «Хорошо, но это подождёт». И действительно, когда я вдоволь наелся, меня отвели в спальню, где я тотчас же заснул на свежезастланной постели. Через пару часов я пробудился и увидел перед собой молодого человека со светлыми усами, в гражданской одежде, со шпорами и плетью в руке. То был хозяин, который дружественно меня поприветствовал. Он родился в Австрии, окончил начальную школу в Вене и прослыл в Варшаве дельным горнопромышленником. Конечно, мы с ним начали обсуждать польскую революцию, пережитые горожанами ужасы и трагический конец всего дела. Мой хозяин не был приверженцем идей «польской экономики», как он это называл, и говорил, что во время террора его дважды заносили в список приговорённых к повешению. Но из-за его достойного поведения даже враги проникались к нему уважением, и потому приговор ни разу не был приведён в исполнение. Мы настолько подружились, что я, оставшись в Варшаве до 1833 года, прожил всё это время в его доме, изведал там немало радостных часов и, вместе со своими гостями (обычно то были саксонцы и чиновники, заведовавшие горной промышленностью), выпил до дна не один стакан вина за здоровье моего друга N. Только из-за болезни, вызванной моей контузией, мне пришлось покинуть это, доставившее мне столько наслаждений, высокообразованное и жизнерадостное общество.

Во время карнавала мы как-то организовали маскарад. Костюмы нам удалось раздобыть в театре – то были одеяния времён одного польского короля, какого-то из Казимиров. Итак, мне достались: фрак фиолетового бархата, чёрные атласные штаны, богато обшитые шёлком по краям, красные чулки, парик и треуголка. Я должен был представлять доктора и выдавать дамам омолаживающие и продлевающие жизнь пилюли. Тем временем кто-то под строжайшим секретом рассказал одной женщине, что эти пилюли содержат магическую пудру, которая действует необычайно быстро. Конечно, потом все дамы кинулись ко мне и моим пилюлям, думая, что они подлинные. Сколько было после смеха, шуток и комических сцен!