Чтобы странствие по провинциям философии было успешным и не слишком обременительным, требуется сочетание двух качеств: любопытства и цинизма. Любопытство должно быть доведено до уровня исследовательской страсти – лишь в этом случае можно получить удовольствие от компании философствующих соседей, от камлания экстрасенсов и от заклинаний, повторяемых в греческом зале. Неутомимая любознательность может завести и в совсем экзотические уголки – в остаточные очаги диамата-истмата, где окопались бывшие замполиты, лекторы общества «Знание» и прочие птеродактили вроде корифеев обществоведения из ПТУ. А в соседних нишах обитают какие-нибудь почитатели Рериха, довольно близкие к чумакователям, но все же отличающиеся от них лица необщим выраженьем.

Разъединенные провинции философии напоминают о раздробленности средневековой Европы. Обмены между территориями проходят крайне вяло, духовная пища проста, незатейлива, ее ежедневное поступление обеспечивается в рамках натурального хозяйства. Поиск крутого гуру или сокрытого имама на этом мелководье заведомо не даст результатов и поэтому не может служить стимулом для путешественника: только соединение любопытства и цинизма способно заставить продолжать странствия.

Что касается цинизма, то он отчасти предшествует странствиям, обеспечивая легкость на подъем, отчасти возникает естественным образом из сравнения полученных впечатлений. Рано или поздно странник берет себе на заметку некоторые наблюдения относительно обычаев, не осознаваемых обитателями территорий (из-за отсутствия практики сравнений). И хотя специальный интерес представляет именно философская этнография, наблюдения выходят за ее пределы. Вот фрагмент мозаичной картины.

1. Всюду, где складывается инобытие философии, поза мудрости отличается своими особенными ужимками. Тут и наивное вопрошание a la Сократ, и стилизованное глубокомыслие по-роденовски, и пифийствование (кликушество) с обращением к небесному покровителю или без такового. Разумеется, негодование по отношению к погрязшему в невежестве миру: степень признания заявленной мудрости никогда не бывает достаточной. Гримасы академической позы мудрости особенно многочисленны, поскольку всегда есть возможность тренировать их перед безропотной аудиторией. На сегодняшний день кафедра остается лучшим тренажером позы мудрости.

2. Едва ли не в первую очередь путешественник убеждается, как смешна претензия философа на роль учителя жизни. Собственные житейские обстоятельства чаще всего оказываются контраргументом для подобных проповедей. Более того, неуместные притязания тут же становятся оковами для самой философии, в каком бы направлении она ни развивалась. Наставнический пафос оказывает свое воздействие при условиях загипнотизированности слушающего, но при взгляде, брошенном со стороны, производит жалкое впечатление. Наверное, странник в очередной раз вспомнит изречение Станислава Леца: «Ничто так не вредит хорошему человеку, как желание казаться еще лучше».

3. В путевой блокнот можно занести и такое наблюдение: крылатые выражения суть перелетные птицы. Заметив, с какой необыкновенной легкостью подменяются авторы у популярных афоризмов, путешественник может сделать вывод, что местные авторитеты отдельных провинций философии весьма напоминают воров в законе. Вообще, культура, основанная на принципе авторствования, охотно прибегает к массовым припискам, возникающим с неизбежностью всякий раз, когда эфемеры распоряжаются наследием посмертников. Испытывая уважение к статусу классика вообще, публицисты-популяризаторы не слишком озабочены установлением исторического первоисточника: что тот классик, что другой… В результате, листая журналы или книжки типа «В мире мудрых мыслей», мы то и дело натыкаемся на сюрпризы и даже открытия. Возьмем, к примеру, выражение «Государство – это Я». Среди его авторов значатся Фридрих II, Людовик XIV, Наполеон Бонапарт, Наполеон III – список наверняка можно продолжить. Знаменитое высказывание о своем коллеге, который «стал поэтом, ибо для математика у него было слишком мало воображения», приписывается едва ли не половине известных математиков. Есть и своеобразные чемпионы по припискам (причем они в этом нисколько не виновны, поскольку свои чемпионские титулы обрели уже после смерти) – тут, пожалуй, особенно отличились Бернард Шоу и Марк Твен.