Правда страшна, и лучше ее не видеть. Милость примиряет. Осталось только не возмущаться, когда по тебе ходят, за всех молиться, и все прощать, а сумею ли я? То-то.

Ходят. Ходить они умеют, и говорить разные вещи тоже. Вероника Феликсовна, Вика Маратовна, Маргарита Леонтьевна. Впрочем, каждый человек говорить умеет, даже глухонемой. По-своему, но говорит. Не говорить не может, так уж человек создан. А у тех баб мужья по целому вечеру перед телевизором сидят. Жалко баб, озлобились совсем, несмотря на приходскую конфессиональность. Помолиться за них чуточку, что ли?

Вероника Феликсовна – романтически седая, лицо почти иконописное, молодая поэтесса пятидесяти лет, член Союза писателей России, недавно читавшая стихи в малом зале Центрального Дома Литераторов. Работает редактором в каком-то околоконфессиональном издательстве. Высота и полет мысли такой, что Соне – и не снилось. Дочка Вероники Феликсовны тут же ходит. Вон, под благословение к отцу Игнатию подошла, Ларисой зовут, мамина помощница. Вслед за мамой на мягкий коврик ступила, конечно же, Лариса. А за ней, вне очереди, некая очкастая родительница с громким дитем на руках. Все – как положено; и не возникай, Сошка.

Печальный путь Иисуса на голгофу. Фото М. Левита.

Надо веровать… Спаситель милостив к верующим. Ведь если не веровать в милость, не оправдаешься

Соня, понятно, даже имен приходских дам не знает, а уже деталей биографии – тем более, а вот прочие прихожане, в среде которых Сошка исповеди ждет, часто многое друг про друга знают и вслух говорят. Так что, не слушай, Сошка.

Пробираясь через толпу, собравшуюся возле аналоя, Вероника Феликсовна отчаянно хлопнула Сошку по уху широкой кожаной сумкой, навроде портфеля. Конечно, нечаянно: народу – тьма. В голове у Сошки хорошо зазвенело, как рой комаров в августе.

– Вы уж потерпите нас; так, значит, вам надо.

Надо – потерпим. Только Сошка уже плачет, молча. Ишь какая нервная.

Слева, вслед за Ларисой, заходит на коврик известная журналистка Вика Маратовна. Неторопливо, с видом скушавшей мороженое школьницы. Подошла к аналою. Темноволосая, сочная женщина, лет пятидесяти, как и кума. У Вики Маратовны сын Свято-Тихоновский заканчивает, Олежек: шея из-за маминого плеча торчит. Еще у Вики Маратовны есть дочь, православная журналистка, как мама, только на телевидении. Новый телеканал открыли недавно, а Ирочка уже там. Отец Игнатий благословил:

– Сражайтесь оружием репортажа!

Вика Маратовна что-то рассказывает отцу Григорию, долго, очень долго. Отец Игнатий, почуяв замедление, робко выглянул из-за колонны и выслал на другой аналой отца Ефрема.

Несколько раз возле Сошки мелькал креповый платок кирпичного цвета: Маргарита Леонтьевна «за чередой» следила, не пропустить бы свою.

Маргарита Леонтьевна постарше обеих кум, ей лет шестьдесят, и великолепные организаторские способности. Хоть на Камчатку автостопом, в паломничество.

– Будь добра, подвинься! – Маргарита Леонтьевна заметила подруг. Очередь стала на одного человека больше. Что ж, Соня подождет. Или завтра на обедне поисповедуется.

До исповеди так и не дошло: отец Григорий утомился и ушел в алтарь, и отец Ефрем – тоже. Возле коврика осталось несколько дам и Маргарита Леонтьевна.

– Наша беда в том, что мы относимся к таинству исповеди как к очереди в поликлинику. Там своих увидела, здесь без очереди прошла, и так далее…

Внутренний вид Предтеченского скита. Оптина пустынь. 1887

Что было жизни, что не было ее. Вспомнить толком нечего. Вот Оптину только, в августе…

Соня с Маргаритой Леонтьевной вполне согласна.

Однако к первому часу вышел отец Арсений, и Соня, наконец, радостно ступила на любимый коврик: узор – модерн, лилии и чайные розы. Как раз Сонин узор.