– Вот, Анфиса. Это дочка Тамары. Моя внучка. Я в больницу поеду, там и помру, болезнь уже источила меня изнутри. Дом свой я продала, Витька Блазин, сосед, давно хотел купить его для своей матери, чтоб она поближе к нему жила. Завтра переезжать будут. А это деньги, что я за дом получила. Твои они теперь. Свой домишко подлатаешь, да и внучку мою тебе поднимать на ноги надо. Я не жилица на белом свете и не помощница тебе в этом деле, а другой родни у девчонки нет. Так что тебя мне Бог послал, я это точно знаю.

– Да ты с ума сошла, тётка Евдокия, – всплеснула руками Анфиса, отталкивая газетный свёрток с деньгами, который ей протягивала Евдокия. – У меня детей сроду не было, я не знаю, с какой стороны подходить к ним.

– Ничего хитрого, – отмахнулась от неё Евдокия. – Дети такие же люди, как и мы, только маленькие. Я вон с полутора лет её сама воспитываю и ничего. Тамаре за пьянками да гулянками всё некогда было. А ты не такая. Ты добрая. Своих родишь, и эта не помешает. Помощница подрастёт.

– Не будет у меня своих детей, – покачала головой Анфиса.

– Тем более, – вздохнула Евдокия и горько заплакала: – Ты прости меня, Анфиса. Виновата я перед тобой. А теперь тебе же в ноги и падаю. Тамару свою я до безумия любила, ради неё и на подлость пошла. Видела ведь я в тот день, как Игнат тебя на сеновал тащил. И помочь могла, а не помогла. Хотела, чтоб у вас с Сашкой ничего не получилось. Знала, что он не потерпит, если узнает про тебя с Игнатом.

Анфиса не сводила глаз с Евдокии и та замолчала, переводя дыхание. Потом сказала:

– Осуждаешь меня, я понимаю…

Она вдруг как-то странно всхлипнула и повалилась на колени перед Анфисой:

– Бог уже наказал меня за то, что я сделала. И наказал так, как ни один человек не сможет. Анфиса!!! Проклинай меня, не прощай, что хочешь делай, только внучку мою не оставь…

Анфиса подняла рыдающую тётку. Та сопротивляться не стала, но вдруг порывисто обняла её, сунула в руки деньги, и, не взглянув на испуганную разыгравшейся сценой девочку, шатаясь, как пьяная пошла к калитке.

– Как зовут-то её? – крикнула вдогонку ей растерявшаяся Анфиса.

– Люда, Людмила, – ответила Евдокия, на секунду обернувшись. – Будь ей матерью, прошу тебя. Свою мать она не помнит…

***

Через несколько дней Евдокия умерла в городской больнице. Всё это время Анфиса навещала её там вместе с маленькой Людой, а когда тётки не стало, похоронила её на деревенском кладбище рядом с могилой Тамары.

– Мама… – потянула Анфису за руку Людмила, стоявшая рядом с ней у двух холмиков сырой, остро пахнувшей земли. – Пойдём домой, я есть хочу и замёрзла.

– Кто тебе сказал, что я твоя мама? – вздрогнула Анфиса.

– Бабушка, – ответила девочка. – А ещё она говорила, что ты хорошая, но очень несчастная.

Анфиса осторожно сжала её ладошку:

– Ну что ты, дочка, я счастливая. Ведь у меня теперь есть ты…

Вернувшись из Касьяновки домой, Людмила прошла мимо старшей дочери, не замечая её осуждающего взгляда, а когда Соня окликнула мать, даже не повернула к ней голову. Но девушка не отставала от неё:

– Мам! Я тебя спрашиваю, Люба где? Ты что, бросила её?

Людмила остановилась и со злостью посмотрела на дочь:

– А тебе какое дело?! Что ты лезешь ко мне в душу, а? – она наступала на Соню с такой яростью, что той невольно пришлось сделать несколько шагов назад. – Своих нарожай, а потом умничай! Вон какая кобыла выросла! Я в твоём возрасте уже Андрея нянчила! А ты? Что, неужели ни один кобель ещё не оприходовал тебя? Вымя-то вон какое, любая корова позавидует. И зад крепкий, мужики такие любят. Или в деревне ослепли все?