– Что с тобой? – не раз спрашивал у жены Алексей.

– Устала я, – ответит она и старается уйти куда-нибудь, чтобы побыть одной.

Дети, чувствуя такое отношение матери, тоже отдалились от неё. И хотя работали по дому, по-прежнему добросовестно помогая ей, как и мать, больше отмалчивались, почти не переговариваясь даже между собой.

Сам Алексей поначалу никак не связывал всё это с появлением на свет младшей дочери, но постепенно такие мысли стали приходить к нему, тем более, Людмила нисколько не старалась разубедить его в этом. Не знал Алексей только одного: едва жена оставалась с Любой наедине, как принималась изводить ни в чём не повинного ребёнка. Она хорошо помнила разговор с Ольгой и Татьяной в больнице и боялась попасть из-за младшей дочери в тюрьму, а потому просто втихаря мучила её, не позволяя наедаться досыта. В три месяца она бросила все-таки кормить её грудью и, когда никто не видел, давала малышке сырое молоко или прокисшую кашу.

В холода и морозы Людмила выносила девочку в ледяные сени, в жару не давала воды, а ещё позволяла несмышлёной крохе, едва научившейся ходить, забираться в будку к злобному цепному псу. И не понимала, почему её дочь, как заговорённую, обходят болезни и беды. Люба никогда не простывала, только время от времени слегка покашливала, да шмыгала носом. Пират, не подпускавший к себе никого кроме Алексея, даже не думал трогать малышку и позволял ей цепляться ручонками за свою длинную шерсть. Напиться воды Любаша могла и из грязного ведра, и из лужи, и ни разу не пожаловалась на то, что у неё болит живот.

Занятые своими делами, отец и братья с сёстрами почти не обращали на неё никакого внимания. Только Гриша любил довести её до слёз, гоняя по двору до тех пор, пока маленькие ножки не спотыкались. Упав на землю и разбив коленки, Люба плакала, а Гриша весело смеялся и дразнил сестрёнку «плаксой-ваксой», «чучелом», «лягушкой-квакушкой» и «ростепелей».

Увидев это, мать хмурилась, но сына не наказывала. А вот Любашу шлёпала и ругала за испачканную одежду или шум. И не было в мире ни одного человека, который мог бы пожалеть несчастную девочку, прижать к себе и погладить её кудрявую головку.

Так прошло три года. Однажды Людмила во дворе затеяла стирку. Она принесла из бани ведро горячей воды, бросила туда кусок мыла и повернулась, чтобы взять приготовленное белье:

– Мама, а где мой папа?! – раздался совсем рядом с ней детский голосок. Она и не заметила, как к ней подошла маленькая Люба, сжимая в кулачке гвоздик, который хотела отдать отцу.

Людмила от неожиданности вздрогнула, неловко взмахнула руками и опрокинула ведро с горячей водой на дочь. Та страшно закричала, упала на землю, несколько раз перевернулась и потеряла сознание.

Ох, как испугалась Людмила. Но только не за дочку, а за себя. И когда на шум из дома выбежал Алексей, зарыдала, упав на землю рядом с Любой.

– Что тут у вас? – воскликнул Алексей. Сначала он не понял, что произошло, а потом подхватил девочку и принялся, что есть силы, трясти её.

Люба открыла глаза и захрипела. Тогда он отнёс её в дом и положил на кровать. Людмила приплелась за ним:

– Куда на постель-то? – спросила она бесцветным, равнодушным голосом. – Грязная ведь… Я только застелила. А Любке ничего не будет. Оклемается.

– Что??? – Алексей с остервенелым лицом повернулся к ней. – Ты что, совсем ополоумела??? Ты же её ошпарила! Обварила, как курёнка! А жалеешь не её, а тряпки.

Люба кричала от страха и боли, Алексей сверкал на жену глазами, испуганные дети замерли в дверях, а Людмила молча смотрела на плачущую дочь, потом пожала плечами: