– По тропинке снежком запорошенной,

Были встречи у нас горячи….

Голос у подруги был нежный, переливчатый, как колокольчик. Она старательно выводила куплет, а я, все-таки, не выдержала и расплакалась. Слезы катились крупным горохом по моим щекам, а я даже не пыталась их вытирать. А Валентина все пела и пела, глядя на заходящее солнце, на розовые облака, скользящие по небу, будто и вовсе не замечая моих слез. И я была ей за это очень благодарна. Тонкие невидимые нити протянулись меж нами, словно грустные строки песни, от души к душе, внося в сердце покой и умиротворение. И в который раз подумала, что я счастливый человек, если у меня есть такая подруга.

Не стоит и говорить, что мне опять не спалось. Мы больше не говорили с Валюхой ни о Егоре, ни о каких-либо тайнах. Она рассказывала мне о своем житье-бытье с Кольшей в городе, о своей работе, о своих планах на будущее. И я, незаметно для себя под ее тихий говорок, погрузилась в сонное забытье.

Я убегала через лес, а за мной шла охота. Ветки деревьев хлестали по моему лицу, оставляя на коже кровавые царапины, колючие кусты цеплялись за одежду. А я бежала, не чуя под собою ног, зная наверняка, что мне нельзя попасться. Тайна, которую я хранила, доверенная мне Старейшинами, должна была остаться со мной. Пыток я не боялась, но хорошо знала, что у врагов есть такие способы, которые позволяли им проникать не просто в мозг, а в саму душу. А этого я допустит никак не могла, не имела права. В поясе, в потайном кармашке, была завернута заветная скляночка, размером чуть больше моего ногтя на мизинце. Темно-зеленая, почти черная жидкость, одной капли которой было бы достаточно, чтобы убить десяток человек, была последней моей надеждой. Но прежде, я должна была попытаться спастись. Жизненная энергия бурлила в моей крови, как никогда, веселя сердце. Не время еще умирать! Серый клубящийся туман стал подниматься из низин, от болот, и расползаться по всему лесу. И вот, его клубы уже поглотили меня, словно растворив в этой серой мути. Бежать стало сложнее, но я не останавливалась, только чуть сбавила скорость. От людей я бы ушла, даже без особых усилий. Для этого у меня было множество средств и способов, но у моих преследователей на службе были волко-собаки, помесь и тех и других, натасканных на поимке людей. От благородных волков им передалась звериная ярость, и только. Эти твари, с бледно-палевой длинной шерстью, горящими адским пламенем красноватыми глазами, были больше похожи на что-то неживое, не созданное Творцом. Они не знали усталости, не чувствовали боли, были свирепы и стремительны. Я могла договориться с любым диким зверем, даже самым грозным, но с этими чудищами договорится было нельзя, у них не было души, только одна неукротимая злоба. И вдруг моя нога поймала пустоту. Я покатилась вниз с обрыва по песчаному откосу, чуть не переломав ноги. Больно ударилась головой о старый покосившийся пень, так, что из глаз брызнули искры. Но сознания не потеряла, что в моем положении было уже хорошо. С трудом поднялась на четвереньки, стараясь прийти в себя, и понять, где я оказалась. И тут, над моей головой раздался жуткий, холодящий душу вой.

Я проснулась в холодном поту, а сердце билось где-то в горле, норовя выскочить наружу. С трудном сглотнула, застрявший в горле ком и огляделась, не в состоянии сразу сообразить, где я нахожусь. Рядом сопела Валька, ночной ветерок едва колыхал штору на окне. Восходящая луна голубовато-серебристыми лучами проскальзывала сквозь шторы, полосой рассекая комнату на две части. Но вой из моего сна никуда не делся. На улице, под самыми нашими окнами тоскливо выла Жучка. Ее вой не был таким злобным и страшным, как вой из моего сна. Он был, скорее жалобным и просящим. Собачонка страдала, выводя заливистые рулады. А у меня вдруг почему-то затряслись руки. Я быстро соскочила с кровати и, как была, в пижаме, кинулась вниз по лестнице. Искать электрический фонарь не стала, чувствуя, как уходит, утекает быстрым потоком время. Оно звучало у меня в висках перестуком вагонных колес: «Уходит, уходит, уходит…» Схватила керосинку и спички. Руки тряслись и зажечь удалось фонарь только с третьей попытки. От нетерпения я кусала губы, борясь с накатывающей, холодящей все внутренности, волной страха.