Несмотря на все утверждения о невыразимости чувств, люди постоянно обозначают свои эмоции, которые они действительно испытывают и по поводу обычных, и по поводу неординарных событий [Harris, Ferris, 2009]. В гл. 6 мы рассмотрим те социальные факторы, которые отвечают за то, как люди обозначают как свои собственные, так и чужие чувства. Высказывания типа: «Я счастлив быть здесь», «Моя мама обожает президента Обаму» или описание протестующих как «разгневанной толпы» можно анализировать как стратегические, поскольку они производят особое впечатление на аудиторию и преследуют определенные цели. Политик перед дебатами может заявить, что он «взволнован» (thrilled), но высока вероятность, что использование именно этого словесного описания (а не, к примеру, «взвинчен», «нервничаю», «раздражен» или «испытываю тревогу») отвечает ожиданиям его аудитории и соответствует его цели завоевать голоса избирателей.

Взаимодействие с аудиторией и цели являются социальными факторами, которые определяют то, как люди обозначают или идентифицируют эмоции. Как мы увидим в гл. 6, не во всех культурах используется один и тот же эмоциональный словарь [Heelas, 1986]. Например, самоанцы используют одно слово (alofa) для обозначения и сочувствия, и любви, и дружеских чувств, а также не проводят различий между ненавистью и презрением [Russel, 1989, p. 294]. С другой стороны, представители племени утку (Utku) (см. примеч. 1 в конце главы) проводят более тонкие различия, чем американцы, используя отдельные названия для страха физического вреда (iqhi) и страха того, что другие сочтут вас недобрыми (ilira); они также выделяют термин (qiquq) для описания состояния «на грани слез по причине сдерживаемой враждебности» [Russel, 1989, p. 294]. Люди используют разные наборы понятий для описания своих чувств в зависимости от языка, на котором они говорят, и занятий, в которых они участвуют. Некоторых работников инструктируют, каким образом говорить, что они «гордятся» услугами и товарами своей компании, как они «действительно заботятся» о своих покупателях, или как им «жаль» своих конкурентов, даже если (по крайней мере в некоторых случаях) работники предпочитают описывать свои чувства по-другому.

Короче говоря, вопреки убеждению, что эмоции невыразимы в языке, в определенной степени разделяемому американцами, люди действительно постоянно обсуждают и обозначают как слабые, так и сильные эмоции. Поэтому социологи имеют возможность изучать социальные процессы, условия и словари, определяющие, каким образом происходит обозначение эмоций.


– Относится ли изучение эмоций исключительно к области психологии?

– Нет, социологи и представители других социальных наук также могут сделать вклад в исследование эмоций.

По сравнению с другими дисциплинами социология не часто преподается в старших классах. Для большинства учеников знакомство с социологией происходит в колледже, если вообще происходит. Первая из всех социальных наук, ассоциирующаяся с изучением эмоций, – это, безусловно, психология, которая как раз обычно преподается в старшей и средней школе США (и больше обсуждается на телевидении и в кино). На первый взгляд действительно кажется, что изучение эмоций больше подходит именно психологии, поскольку она больше сфокусирована на индивидуальном опыте и человеческой анатомии, а также в силу того, что она тесно связана с психиатрией и психологическим консультированием.

Несмотря на это, представители других социальных наук изучают эмоции уже на протяжении нескольких десятилетий. Интересные исследования эмоциональности проводят представители разных факультетов – антропологии, медиакоммуникаций, географии, истории и социологии. Любой специалист, изучающий людей, может начать исследовать эмоции, поскольку без них невозможно понимание человеческого поведения и социального мира. Поэтому необходимо преодолеть некоторые предубеждения, которые, возможно, свойственны вам, относительно дисциплинарных границ в социальных науках. Между ними существует множество пересечений, и они имеют общее происхождение. Эмоции следует изучать с точки зрения разных перспектив, и рискованно предполагать, что одна дисциплина имеет монополию на истину.