Он говорит, что шансон – это музыка от латентных гомосексуалистов, которые никогда не сидели в тюрьме. Они получают удовольствие от мысли о том, как чудесно проводить сутки напролет в кругу мужчин, оправдывающих половые акты с другими мужчинами, чтобы сохранить статус. А когда эти самые мужчины выходят из тюрьмы, то шансон служит им ностальгическим напоминанием о счастливых моментах гомосексуального опыта.

Также он отметил, что бывает и другой тип людей, которые далеки, как от тюрьмы, так и от гомосексуализма. Им просто все равно, что слушать, важен фоновый шум, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями. Судя по татуировкам и деревянной бите у меня под ногами, мне попался первый тип.

– Извините, могу я окно открыть, чтобы покурить? – я решил, что молча ехать дальше не лучшая затея.

– Можно. – он взглянул на меня – Такой молодой, а уже куришь? В курсе, что это очень вредно?

– Ну знаете, жить в принципе вредно. – я неловко засмеялся и открыл окно.

– Ну, в этом ты прав. Тебе лет сколько? – он тоже открыл окно и потянулся за пачкой «Парламента».

– Восемнадцать. – соврал я, сделав серьезное лицо, а он снова окинул меня взглядом.

– Не ври, честно скажи, сколько? – я понял, что уже не было смысла гнуть свою линию.

– Пятнадцать.

– И зачем это ты в Пермь собрался, вместо того, чтобы в школе сидеть?

– Я еду поступать в техникум.

– Нормальные люди на автобусе едут, а ты пешком вдоль дороги шарахался, ты не детдомовский случайно?

– В смысле? – я уже сам начал сомневаться, есть ли у меня родители.

– Ну, может ты из детского дома сбежал. Нас гаишники остановят, а ты в розыске, что делать будем?

– Убегать точно не получится, вряд ли вы машину бросите? – он рассмеялся.

– Ты откуда такой умный вылез?

– Из Горнозаводска.

– Почему там не хочешь учиться?

– Ну, в Перми явно лучше, город большой. – стало как-то неудобно, что моя ложь заходит все дальше.

– Так, а чего сразу не в Москву или Питер? – от слова «Питер» по телу пробежали мурашки.

– Денег нет. – я выбросил бычок и закрыл окно.

Михаил потянулся к бардачку и достал банку «Пепси» и булку с маком, а затем протянул их мне. Я взял, бросив какое-то не слишком искреннее «спасибо» и принялся жевать. Он снова добавил громкость.

Я доел свой паек и уснул под песню «Жиган-лимон мальчишка симпатичный».

Я проснулся оттого, что Михаил тряс меня за плечо. Глаза слиплись, я словно выходил из странного сна, казалось, что я вот-вот окажусь в своей кровати и буду разглядывать потолок. Через несколько секунд пришло осознание, что моя кровать никогда не находилось в вертикальном положение, да и лысого мужика, выполняющего роль будильника, в доме тоже не было.

– Давай, вылезай, приехали. – Михаил как-то грустно улыбнулся мне.

– Большое спасибо, что довезли. – я начал второпях надевать рюкзак.

– Удачной дороги, студент. – он посмеялся, я открыл дверь и вышел из машины.

Я стоял на огромной площади с фонтаном. Никогда до этого не встречал такое количество народа в одном месте, только если это не «День города». Главным отличием было, что люди вокруг трезвы, а из колонок (аренда которых стоила больше, чем мог себе позволить бюджет Горнозаводска) не играет Алла Пугачева.

По оба конца площади возвышались огромные здания, больше напоминавшие кубы бетона, которые кто-то оставил здесь и решил, что и так сойдет.

Если вспомнить, то я слышал, что раньше Пермь носила другое название – Молотов. Достаточно брутальное, чтобы побояться приезжать сюда, и достаточно нелепое, чтобы поскорее отсюда уехать.

Под ногами стелился асфальт настолько ровный, что я готов был спать прямо на нем. На душе стало как-то радостно, и проклятое майское солнце уже не так сильно заботило меня, а скорее создавало уютную атмосферу, которую украшал хорошо поставленный женский голос.