Потом, значительно позже, Октябрина мучилась тем, что недодала детям тепла в их детстве. Так ведь она старалась, очень старалась, рвалась изо всех сил, отодвигала на потом все свои творческие планы, да не всё у неё получалось. И эта вина никуда от неё не уходила, а лишь обострялась в периоды личных переживаний. Тогда по цепочке вспоминалось всё подряд, а чувство долга укоризненно пеняло ей даже на давние мелкости, которым при хорошем настроении не придаёшь никакого значения.

А время шло. У всех знакомых, друзей, приятелей были свои заботы, радости, печали. Разве что подруга детства изредка была свидетелем мук Октябрины. Но и в её судьбе всё запутано… Порой Октябрина в растерянности вопрошала: да есть ли на свете эти самые счастливые семьи? Бывает ли хотя бы у кого-то это никакое не придуманное для внешнего антуража, а всамделишное «хорошо»?!

Её же брак то ли был, то ли давно сплыл. Ей всегда самой приходилось принимать решения. После развода груз забот о семье окончательно лёг на её плечи. Октябрина работала, постоянно искала подработки, любой возможный заработок. А жизнь потихоньку катилась дальше. Когда же становилось совсем невмоготу, Октябрина придумывала якобы счастливые якобы повороты своей повседневности. И таким образом как бы перемещалась в другой мир, в другую жизнь. Заботы в те моменты отступали, настроение ненадолго улучшалось. Однако бесконечно такое состояние длиться не могло. Ресурсы оптимизма иссякали. Незаметно подобралась затяжная усталость от роли комплексного главы семейства. Она научилась ценить состояние покоя, если такое случалось, радоваться каждому дню, прожитому без мелких неурядиц, которые, как известно, настолько глубоко изнуряют, что белый свет становится не мил ни утром, ни днём, ни вечером, превращаясь в однообразную временную бесконечность. Ох, этот бывший брак! Тяжёлые воспоминания о днях, когда точит единственная мысль: только бы не довести до стычки, только бы день прошёл мирно! Когда же выпадало относительно спокойное время, тогда она на что-то опять надеялась. Потом всё повторялось. Она эмоционально выгорала. Её душа опустошалась и замирала, точно неживая. Октябрина понимала: ещё немного, и она не выдержит собственного насилия над собой. И, наконец, пришло волевое решение. Всё! Достаточно! Прошло время ожиданий. Пришло время действий. Развод так развод! После него она сама сделает свою жизнь другой!

…Видя слёзы Октябрины, судья молчал, любые слова сейчас были бы не к месту.

– Да, не повезло тебе… Бывает… Это жизнь… А ведь ты… Ты такая… неуёмная, я бы сказал, редкая ты женщина. Не посчитай за неуместную красивость, – но ты ещё не огранённый бриллиант, которого ждёт своя оправа… Ничего… Устоится… Загрузи себя работой, поможет.

Октябрина кисло улыбнулась. Судья налил воду в тонкий, сверкающий чистотой, стакан:

– Пей. Немного успокоишься. Знаешь, что я скажу тебе? Раз решила – не жалей. Всё переживается. Потом себя же и поблагодаришь. Ты красивая, умная. Переживёшь… Поверь мне. Сейчас небо тебе кажется с овчинку, но это пройдёт. Главное – сама себя не предавай.

Октябрина выпила два стакана воды. Она слушала судью, благодарная за понимание и за подаренное им время для передышки после суда.

Пусть судья говорит. Пусть выдумывает для неё самые невероятные ситуации, пусть строит планы. Перемены… Откуда они возьмутся?! Ей бы научиться обретать внутренний покой.

Недавно кто-то из знакомых назвал её отчаянной женщиной. Какое глупое определение. Никакая она не отчаянная. Она – отчаявшаяся женщина! Никакая она, Октябрина Королёва, не отчаянная, робкая она. Это у неё такая маска, такая форма борьбы за сохранение личности, борьбы против холода и боли, в которые больше, чем на два десятилетия, бросила её жизнь. Как ей удавалось выдерживать одиночество внутри вынужденно показного благополучия? Как она сумела переползти через границу этого разрушительного для неё брака? Как она смогла не разрушиться и продолжать свой путь? Как пробралась через суровые таможенные посты, называемые долгом, терпением, самопожертвованием, отказом от себя, от своих взглядов на жизнь семейную и жизнь собственную? Помогало… отчаяние. Нет, она не отчаянная, она и в самом деле – отчаявшаяся женщина.