Важно для рассказа то, что все племена готского корня с подачи римлян стали именоваться германскими, хотя расселялись готы изначально не только на южном побережье Балтийского моря, но и на его островах, и на территории нынешних Дании, Швеции и Норвегии. Когда их потомки к X–XI векам колонизовали практически всю Западную Европу вплоть до Сицилии и на наших территориях подступились уже к Констанинополю, назывались они где как: в Англии и Франции – саксами или норманнами, у нас – варягами и русами, в центральной части Европы – ещё тысячей имён. И везде они в конце концов перемешались с местными народами – всякими галлами, франками и кельтами – и стали в конце концов шотландцами, англичанами, ирландцами, французами, которые все с тех пор равно чтят и древних соплеменников с друидами, и этих «пришедших морем из северных стран» – своих общих и единых предков.
И только в Германии и на Руси, а затем в России этот вроде бы простой и естественный процесс развития национального самосознания пошёл иначе. В Германии готский корень родственных народов стал идеологическом ядром для объединения Рейха и потому превратился в мощнейшее пропагандистское средство. А в России он как на самом раннем этапе волею ромейских церковных чиновников не заладился, так потом уже и не наладился никогда.
Одним из самых первых «современных» – то есть уже хорошо нам известных – проявлений этого спора между «норманистами» и «антинорманистами» стала упомянутая выше стычка в Академии наук между Ломоносовым и «немцем» Герхардом (после принятия российского подданства Фёдором) Миллером по поводу приготовленного Миллером доклада «Происхождение народа и имени российского».[28]
Опять же, перипетии их столкновения лбами (очень серьёзного и для обоих опасного: проигравший мог в буквальном смысле слова голову потерять) сейчас для рассказа не важны. Важно то, что и у Миллера, и у Татищева в их личных библиотеках имелись копии, снятые с ещё не издававшейся книги Андрея Лызлова, причём с их многочисленными пометами и ремарками, судя по которым этот труд передавали для чтения первым лицам государства. У Миллера есть даже целые отрывки из текста Лызлова, переведенные на латинский и немецкий языки. А про копию Татищева в Археографической справке в издании «Скифской истории» 1990 г. и вовсе сказано следующее:
Это один из старших списков; он датируется 90-ми гг. XVII в. Текст трех частей татищевского списка (с л. 8 до л. 114) сильно правлен красными чернилами. Создается впечатление, что рукопись готовили к изданию или переписке… На пустом листе 4 есть надпись разными чернилами и почерками: «Велико има… (неразборчиво). Сия книга, государю моему, то есть великому государю царю и великому князю Петру Алексеевичу». Эта надпись заставляет сделать предположение о том, что экземпляр предназначался для преподнесения царю.
И Миллер, и Татищев выполняли работу, которую первым задумал ещё отец Петра – царь Алексей Михайлович Тишайший: собрать со всей Руси книги и рукописи об истории и написать, исходя из них, единый, как мы бы сегодня сказали, фундаментальный академический труд. То есть написать уже не летопись, хотя бы и патриаршую, а именно современного типа историю Российского государства. Царь Алексей даже назначил специального дьяка (по нынешним меркам – министра) и издал указ, повелевавший всем слать этому дьяку книги и рукописные тетради и свитки. Обращался он, конечно же, в основном к церковному руководству и к настоятелям монастырей, поскольку в ту эпоху весь основной накопленный в России массив письменных материалов хранился именно у них. Закончилась эта первая инициатива ничем: дьяк, вроде бы, сидел-сидел в присутствии, но всё зря, так и не дождался ни единого почтового поступления, и стол его потому был упразднён.