Скучающий от безделья Мишель присоединился к maman. Они некоторое время прихлебывали ароматный напиток, настоянный на душице, в полном молчании. Потом Михаил поинтересовался:

– Анета не хочет чаю?

Осторожно опустив чашку на край стола, Агафоклея Алексеевна напряженно прислушалась. Господи, Боже мой, не зря чувствовала какое-то беспокойство, как будто не доставало чего-то главного. Теперь-то ясно в чем дело. В доме царила тишина!

– Когда она замолчала?

– Сразу, как вы распорядились выпустить её.

– Дело в том, милый, – госпожа Маркова уцепилась за колокольчик, – что я совершенно забыла про Анету.

Мелодичный звон потерялся меж комнат, а Агафоклея Алексеевна, не выдержав томительного ожидания, возвысила голос, отчего он был услышан даже на улице.

– Настасья!

Баба прибежала скорехонько, топая босыми ногами, как утка.

– Поднимись к Анне Павловне и приведи сюда.

– О, маменька, – протянул сын с содроганием, прислушиваясь к приближающимся быстрым шажкам, – не миновать сейчас бури. Пожалуй, пойду, почитаю.

– Что ты читаешь, Миша? – Анета живо вбежала в гостиную.

– Сочинение господина Пушкина, дорогая. «Цыгане» называется. Очень поэтично и романтично. Как раз для молоденьких дам…. С тобой все в порядке? Ты перестала голосить уже очень давно. Я думал, maman выпустила тебя.

– Ой! Я просто заснула в этом отвратительном чулане. Стыдно вам, маменька, забыли обо мне!

– Душенька моя, Неточка, – сладко запела мать, обнимая девушку за талию, – прости старую дуру.

– Что вы, maman , – закричала Анета сердито, – вовсе вы не старая и не дура.

– Агафоклея Алексеевна, матушка! – взволнованный конюх вбежал прямо на середину комнаты, что само по себе было удивительным событием, потому как каралось строго и незамедлительно.

– Иван? – в голосе барыни послышались железные ноты. – Как ты посмел войти сюда?

– Чалый вернулся, барыня, – Иван опустил вниз курчавую голову, но голоса не убавил. – Один!

Опять сюрпризы! Но Агафоклея Алексеевна славилась тем, что никогда не теряла головы. В трагические моменты она начинала мыслить четко и быстро.

– Настасья, поднимись к Ефроксие Николаевне, проверь, дома ли она. Да птичкой, толстая корова!

– Нет-у-у!!

Вой Настасьи заставил всех вздрогнуть, а Анета испугано всхлипнула.

– Всем молчать! – прикрикнула барыня строго. – Неточка, радость моя, куда собиралась Зизи?

– Она поехала на пруд, маменька. За лилиями для меня.

– Так, – Агафоклея Алексеевна поднялась; сомкнув руки в замок, громко хрустнула пальцами и продолжила все так же решительно. – Иван, собирай мужиков и сети.

– Ма-а-а-менька-а… – голос Анеты начал дрожать, – что вы подумали, маменька?

– Мишель, успокой сестру. Я поеду к пруду.

– Не думаешь же, ты, Миша, – сестра металась по гостиной раненой птицей, будто с Фро случилось что-то ужасное?

– Конечно, я так не думаю, Нета. Но maman права. Нужно искать Фро.

– Сетями? – девушка побелела лицом, приближаясь цветом к своему платью.

– Я поеду туда, – Михаил решительно направился к двери.

– Уж не думаешь ли ты, что я останусь здесь одна, в полном неведении?

– Тебе лучше остаться.

– Никогда, ни за что!

– Тогда дай мне слово, что не будешь всем мешать, закатывая истерики.

– Миша, Марковы не закатывают истерик, когда речь идет о жизни дорогого им человека.

Брат протянул сестре руку.

– Идем. Я очень беспокоюсь за Фро.

Взошла огромная, красная луна, и небо покрылось мириадами звезд. Надежды не было. Фро исчезла. Пруд избороздили сетями вдоль и поперек, но тела так и не нашли. Потом облазали все прибрежные кусты – ни следочка, напоминающего о девушке.

Агафоклея Алексеевна осунулась и без того маленьким лицом, становясь похожей на древнюю старуху. На бледном лице Анеты чернели глаза огромными, растерянными провалами. Михаил был мрачен. Они стояли на веранде, а вокруг толпилась их челядь, такая же возбужденная и растерянная. Все смотрели в пугающие, темные глубины ночи, как будто ожидая, что из мрака объявится пропажа.