– Мишель, не называй сестру этим глупым именем, – мадам сухо поджала губы.

– А как мне её называть? С её именем – язык сломаешь.

– У меня имя тоже нескладное, – холодно напомнила Агафоклея Алексеевна.

Мишель весело рассмеялся:

– Вас я могу называть – maman. Вы сами называете её Зизи, – памятуя сестру, продолжил Марков. – Вообще непонятно, откуда взялось это имя.

Мать улыбнулась нежно. Её лицо, изборожденное морщинами, осветилось лаской.

– Когда я впервые увидела её, она лежала среди кучи маленьких подушечек, покрытая пологом из брюссельских кружев и тихо плакала. Неслышно, почти как муха: «З-и, з-и».

– Аскольд и Феофан называли её Евой, – имея в виду старших братьев-близнецов, продолжил свою мысль Михаил. – А мы с Аннетой называем её – Фро. Её имя, maman, дает простор воображению. Разве это не прекрасно?

Его гипотетический вопрос остался без внимания, Агафоклея Алексеевна уткнулась в вазочку с вишневым вареньем и замолчала, перекатывая косточки во рту. Госпожа Маркова глубоко задумалась. Результатом мышления оказался решительный плевок объеденных ягод и темпераментная речь.

– Ты глуп, Мишель, ежели считаешь Зизи безвольной. В роду Виноградовых никогда не было трусов.

– Ах, маменька, значит, Фро – исключение. Вспомните её панический ужас перед нашим добрым чуланом.

Агафоклея Алексеевна поморщилась и, нехотя, ответила:

– Это Николай виноват, – она говорила о своем брате. – Когда Марья Антоновна так и не смогла оправиться от родов и померла, он заболел мозговой горячкой. Крик ребенка приводил его в возбуждение. Он велел относить девочку в темную комнату, совсем одну, и запрещал подходить к ней, пока не утихнет. Одному Богу известно, чем все это могло бы закончиться. Я приехала весьма кстати и забрала Зизи с собой. До сих пор не устаю благодарить Бога за то, что надоумил меня отправиться к брату, хотя сама была на сносях и собиралась произвести Неточку.

Она тяжело вздохнула, вспомнив заодно и свалившееся вскорости несчастье.

– В одном ты прав, Мишель. Устраивать судьбу Зизи предстоит мне. Ума не приложу, что можно будет сделать в этом отношении…. Приданого я дать ей не могу. А Николай сейчас снова в печали. Одному Богу известно сможет ли он стать прежним.

Госпожа Маркова поднялась и забегала нервными шажками вдоль вытянутых ног сына.

– Даже при благоприятном его состоянии у меня нет уверенности, что он захочет заняться обеспечением будущего своей дочери. Иногда мне кажется, Николай даже не помнит о её существовании.

– Маменька, успокойтесь, – видя, что мать не на шутку разволновалась, Мишель поднялся и обхватил её за плечи. – У Фро одиннадцать братьев, а у них множество неженатых друзей и знакомых. Неужели мы не найдем для нашей тихонькой, безобидной сестренки жениха?

– Мишель! – Агафоклея Алексеевна всплеснула руками. – Я пытаюсь объяснить: Зизи не обладает той добродетелью, что ты её щедро награждаешь. Тебя ввели в заблуждение её невиннохлопающие глазки и плавность в движениях. Она просто немного хитрее Анеты и не спешит проявить свой норов.

– Вы в этом уверены?

– О! Подумай, Мишель, в окружении целой оравы сорванцов могла ли вырасти хрупкая фиалка?

Михаил задумался, он почувствовал долю правды в словах матери. Но тут же милое личико сестры, озаренное нежной, какой-то робкой улыбкой и лучащийся счастьем взор предстали в его воображении.

– Ваши слова, maman, кажутся похожими на правду. И все же я сомневаюсь.

– Вот тебе, на тебе! – Агафоклея Алексеевна засмеялась. – Как ты думаешь, дорогой, где сейчас Зизи?

– Вышивает в своей комнате, как вы велели.

– Идем.

Мать решительно потянула сына за обшлаг сюртука. Они поднялись на второй этаж и осторожно приблизились к двери светлицы. Там царила тишина. Михаил Павлович усмехнулся – маменька ошиблась. Сейчас он откроет дверь и увидит печальную Фро. Мишель резко дернул створки и невольно попятился. Комната была пуста, лишь в распахнутое окно лились звуки летнего полдня.