Он повторил свои слова и на следующее утро, когда с белым от тяжкого похмелья лицом, пил рассол из-под огурцов прямо из бадейки, отплевываясь смородинными листами и укропом.

– Жить тут не буду. Коли батюшка не желает меня видеть – Бог ему судья. Поеду в Коломну, к тетке.

– Ах, – заворчала Манефа, – уж то-то обрадуется Татьяна Юрьевна. Она и прошлым летом ходила кругами, как кот возля сметаны.

Несмотря на мучительную головную боль, Григорий нашел силы рассмеяться удачному замечанию старухи.

– Может и впрямь жениться? – граф вальяжно раскинулся на медвежьей шкуре, накинутой на диван. – Папенька доволен будет…. Взять дворяночку понеказистей, чтоб место свое знала.

– А как же Наташенька Агалакова? – Манефа подтащила к графу столик на пузатых ножках и в сердцах шваркнула на него тарелку со свежеиспеченными блинами.

– Княжна Наталья Алексеевна – птица не нашего полета, – протянул Бешкеков со странным выражением на смуглом своем лице, таким, что нянька озадаченно примолкла.

А Григорий продолжал, наливаясь сарказмом, как созревшее яблоко соком:

– На арфе играет, поет прелестно. Натура тонкая, можно сказать – поэтическая. И супруга себе подыщет, не иначе, как царских кровей. А нам бы кого попроще.

– Никак, она тебе отказала, Гриша? – ахнула осененная догадкой Манефа.

– Полный афронт, мамушка. Ну, оно и к лучшему. Мне ли бегать перед женой на журавлиных ногах?

– Да ты все ли ладно сделал?

– Даже на колено встал…

Граф вновь засмеялся, вспоминая, как Натали произнесла надменно своим чарующим голоском:

– Встаньте, граф. Ваша поза вызывает желание рассмеяться.

Даже пощечина не нанесла бы Бешкекову подобного унижения. Однако он сумел ответить ровно, даже с некоторой долей безразличия:

– Я рад, что сумел вызвать в вас желание улыбаться.

– Пафнутий, вертай вещи обратно. К Татьяне Юрьевне едем.

Распорядительный голос Манефы Провны заставил очнуться графа от наваждения.

Фро не могла уснуть. Она глядела в потолок, покрытый лунными блестками, совершенно ясными глазами. Нет, она не дрожала в преддверии грядущих страхов. Ефроксия, защищаясь от потрясения разума, решила быть практичной и решать проблемы по мере их возникновения. Поэтому, спать бы ей и спать безмятежной пташкой. Ан нет! Фро вновь повернулась на бок, вздыхая.

С Агафоклеей Алексеевной был восстановлен мир. Обе всплакнули, прося друг у друга прощения – так что упорно бодрствовать причин не было.

Фро покосилась на мирно спящую сестру. Нета перебралась к ней в светлицу решительно и бесповоротно, вообразив, что Ефроксия нуждается в опеке после пережитых волнений. Анета спала, перекинув косу, толщиной в руку, на грудь. Её, мягко угадываемые под кружевной сорочкой, груди вздымались мерно и ровно. Из-под головы выглядывал уголок книжки, которую Нета читала перед сном.

Ефроксия легонько шлепнула босыми ногами по полу, подкрадываясь к кровати, и осторожно потянула книгу к себе. Миша расхваливал эту поэму. Может быть, стоит прочесть?

Подойдя к окну, вгляделась в темень ночи. Расплывчатые тени, темно-синие, а порой фиолетовые царили в мире, превращая все в загадочное колебание и пугающие видения. Фро вздохнула: она ощущала себя призраком в развернувшемся перед глазами представлении театра полутеней.

Агафоклее Алексеевне тоже не спалось, ноги скрутило ломящей болью. Настасья хлопотала возле барыни, оборачивая ей икры горячими полотенцами. В ход были пущены и припарки из горчицы, и шерстяные чулки, а госпожа Маркова все охала красноречиво, вскидывая худенькие ножки на горку из многочисленных думочек. По правде говоря, мадам испытывала жгучее желание попинать кого-нибудь ногами. Это варварское желание смущало Агафоклею Алексеевну, считавшую себя лояльной помещицей, и оттого она охала ещё громче.