– Мы на месте? – спросил я, оглядываясь по сторонам в поисках других шелки, но пляж был пуст.

– Пик вон там, – мама указала носом в сторону большого острова, до которого ещё предстояло плыть. Наш островок для привала был круглым и тёмным, а Пик представлял собой серебристую вершину, пронзающую небо. У меня перехватило дыхание. Неудивительно, что добраться до вершины можно лишь в обличье длинноногих.

– Я подумала, что остаток пути ты захочешь проплыть сам, – сказала мама, перевернувшись на бок.

Я бросился снимать упряжку. Несколько движений, и она осталась лежать на песке.

– Спрячь её там, – велела мама, кивнув в сторону скал.

Я уставился на упавшие верёвки:

– Зачем? Мне она больше не понадобится.

– Не хочу, чтобы кто-то её увидел, – она пристально смотрела на меня пылающим взглядом. – Некоторые вещи стоит держать в секрете.

Я нашёл расщелину в скале, расположенную выше уровня прибоя, и засунул туда упряжку. Затем, наклонившись, отвязал ножны и спрятал там же свой нож. После сегодняшней ночи у меня появятся когти.

К моему возвращению мама поймала лосося. Она разгрызла его надвое и бросила мне блестящий кусочек, но я был слишком взволнован и не хотел есть. Пока мама доедала второй кусок, я бродил по узкому пляжу вперёд-назад.

Затем в розовых лучах рассвета мы плыли к Пику. Поначалу из-за привычки держаться за упряжку мои руки были напряжены, но вскоре они уже взметались, как крылья, и ладони разрезали воду без всплеска.

Рассвело, и небо стало голубым. Мир вокруг нас постепенно просыпался. На глубине зашевелилась рыба; медузы «запорхали» к поверхности; пеликаны бросались в воду и появлялись с бьющейся в клювах добычей.

А ещё чьи-то более крупные тела пронзали воду со всех сторон, и их гладкие головы были устремлены к залитому солнцем Пику. Шелки!

Вдруг один из них неожиданно всплыл рядом, с удивлением уставившись на меня. Его шкура была белая, без единого пятнышка, и он был маленьким – меньше, чем кто-либо из членов моего клана. Детёныш, как и я! Я остановился и тоже уставился на него. Он улыбнулся.

Послышался всплеск от удара ластами по воде, и глубокий голос прогремел:

– Не отставай, Финн. Не задерживай нас!

В тот же миг детёныш исчез под водой, бросившись нагонять свой клан.

Теперь мои взмахи казались ужасно медленными, рука следовала за рукой в черепашьем темпе. Всё новые и новые шелки пролетали мимо, оставляя нас позади. Но мама выглядела спокойной. Двигая лишь хвостом, она держалась рядом со мной, и мы плыли на мой самый первый праздник в Лунный день – величайшее собрание кланов, к открытым ушам Луны.

Все направлялись к гладкому пляжу, усеянному галькой, но мы с мамой поплыли к скале из груды камней, укрывшей нас от посторонних глаз.

– Мы с тобой выйдем вместе, – сказала она. Шкура на ней начинала обвисать.

С той стороны скалы до меня доносились громкие приветствия, шлёпанье ластами, топот босых ног и обрывки песен. Было шумно, словно на птичьем базаре во время гнездования.

Шкура с маминых плеч сползла. Её длинные чёрные волосы обвивали тело, а руки плотно прижимались к бокам. Её глаза на фоне бледного лица казались огромными, с таинственным взором, обращённым внутрь себя. Это был взгляд превращения.

Я вскочил на вершину скалы.

– Давай скорее, – сказал я, вытягивая шею и пытаясь осмотреться вокруг.

Но сейчас маму нельзя было торопить. Когда шкура сползла с неё, она потянулась, вспоминая, каково это – снова иметь руки. Затем растопырила пальцы, один за другим, с тонкими и нежными, почти прозрачными перепонками между ними. Потом потягивалась, по очереди выставляя вперёд свои длинные ноги.