– Бросьте играть словами! – нахмурился губастый. – Что вы, как пацан…

– Погодите, коллега, – придержал губастого за рукав белобрысый и обратился к Шемякину. – Вот видите, Альберт Николаевич, как подводят ветхозаветные привычки. Надо было правочку впечатать! А вы по старинке, ручечкой… Кстати, проведен не только почерковедческий, но и детальный химический анализ… Правка в статье и ваша подпись в краткосрочном отпускном билете оператора Сергановой выполнены одним и тем же красящим веществом. Это вещество применяется для заправки авторучек модели «монблан» с двумя звездочками и амортизатором. Не могли бы вы показать свою ручку?

Шемякин полез в карман и обреченно нащупал скользкий полированный колпачок.

– Да, именно такая ручка, – показал шемякинский «монблан» членам комиссии белобрысый эколог. – Ну-с, господин Шемякин, у вас есть объяснение этому странному совпадению?

– Есть, – прикрыл все-таки глаза Шемякин. – Бросаю ручку где ни попадя… Это все знают. Могли воспользоваться.

– А почерк? – откинулся на стуле губастый.

– Да, почерк! – заорал невыдержанный чиновник по особым поручениям. – Почерком тоже воспользовались?

– Ну, это несерьезно, – развел руками Шемякин. – Хотите, я сейчас же подделаю ваш почерк?

– Нет, не хочу! Вы же видите, господа, он просто издевается! Заварил такую кашу, нанес области миллионные убытки, а теперь…

– Ваши убытки – семечки, – буркнул молчавший до этого времени думский депутат. – «Космоатом» завален факсами энергопользователей, особенно из скандинавских стран… Они беспокоятся, что в связи со статьей будет поднят вопрос о консервации Тверской станции и сходных производств. Вот такие пироги, господа… Представляете скандал? Как мы им объясним? Заставить бы объясняться этого… писателя! Вот люди пошли – никакого патриотизма, честное слово!

– Вы бы помолчали о патриотизме, – со сдержанной яростью сказал Шемякин. – Последние штаны скоро снимете… перед энергопользователями!

– Возмутительно, господа! – завизжал в голос чиновник по особым поручениям. – Надо кончать эту комедию!

– Свободны, господин Шемякин, – сухо перебил чиновника Самоходов. – Потрудитесь изложить на бумаге побудительные мотивы, которые подвигли вас на… э… на эту гнусявку. Полагаю, часа хватит?

– Хватит, – поднялся Шемякин. – Значит, вас интересовал только автор статьи? И вы целый день убили на то, чтобы откопать негодяя и предателя? Знали бы налогоплательщики, куда идут их денежки… А ситуация на станции вас не интересует, Иван Аристархович? Ну, хотя бы из научных побуждений? А вдруг автор статьи прав на сто процентов? Вы же тогда, Иван Аристархович, не отмоетесь… Внуков бы своих пожалели, что ли…

– Не понял! – рявкнул вдогонку губастый эколог. – Про какого автора… Вы что же, Шемякин, продолжаете утверждать, что не писали статью?

– Пока продолжаю, – сказал от двери Шемякин. – Может, сознаюсь. А может, и нет!

У здания дирекции, в небольшом сквере, он присел на сырую скамейку, уперев ноги в тонкую литую изгородь клумбы. Начинался дождь, по небу быстро ползли рваные низкие облака. День убывал, но и в тусклом свете горели доцветающие астры. Первые утренники уже обожгли кончики лепестков, и бордовые жесткие цветы словно убрались траурным крепом.

У подъезда дирекции стояло несколько пустых машин – вероятно, членов комиссии. Хорошие машины – ни одной японской. В сером плимуте бездельно сидело несколько человек. Должно быть, водители от скуки собрались покурить и потрепаться…

Шемякин закурил, и как горький дым глаза, так и душу ел стыд, что унижался и изворачивался на комиссии. Не мальчишка ведь, разбивший стекло в учительской… Уже по тому, какими волками глядели члены комиссии, можно было догадаться, что не с пустыми руками заявились они в Удомлю, уж постарались подготовиться к беседе с господином Шемякиным!