Жалобщик, только что так живо описывающий своё жалкое существование, также был немало удивлён появлением нового персонажа в приёмной доктора, так как без сомнения, для него тоже стало неожиданностью внезапное появление Нуантэля, и совершенно очевидно он тоже не имел ни малейшего желания продолжать этот поучительный разговор в присутствии свидетеля. Он позволил себя прогнать, и капитан остался наедине с доктором.
– Я вас, возможно, побеспокоил. – произнёс Нуантэль. – Вообразите, что я здесь уже около получаса, и буквально заснул в углу приёмной у вашего камина. Пребывая среди полудюжины красивых женщин это совершенно непростительно, но как же тепло и уютно в этом салоне! Но пронзительный голос вашего клиента меня внезапно разбудил.
– Что! Действительно так? Вы спали? – Пробормотал Сен-Труа, пытаясь вернуть присущий ему апломб.
– Мой Бог! Да! Ни разу в жизни я не смог дождаться аудиенции, не позволяя себе поигрывать со сном, и два раза в моей жизни это случилось в приёмной у военного министра, а ещё два раза я принялся храпеть в приёмной Его Превосходительства, да так сильно, что даже пропустил мою очередь. Этот недуг, в результате, заставил меня оставить мою военную карьеру. Так это был, следовательно, ваш клиент? Он не показался мне довольным оказанным ему вами приёмом.
– Это один бедный работяга, о котором я безвозмездно забочусь, и который иногда сердится, потому что я ему предписываю определённый режим, соблюдать который он не хочет, ведь я ему рекомендую трезвость, а он не прислушивается к моим советам. Все его помыслы по прежнему обращены к алкоголю.
– Алкоголики! Какие красивые слова изобретены теперь, в наше время! В 8-ом гусарском полку мы сказали бы просто: «эти пьяницы». Итак, как я понял, ваш больной питает слабость к сильным ликёрам? Вы правы, мне действительно показалось, что он говорил о выпивке.
– Ах! Вы расслышали то, о чём он говорил?
– Только несколько слов… которые мне показались очень бессвязными… побольше су… чтобы пить… проводить время ночью на улицах… Я там ничего толком не понял и, собственно говоря, и не пытался понять.
– Этот несчастный человек – наполовину сумасшедший. У него сильный невроз желудка и я, к моему огорчению, пока не достиг успехов в его лечении, чем сильно огорчён. Но вы, мой дорогой капитан, разве вы тоже нуждаетесь в моих хлопотах?
– Я, доктор, что вы! Нет, Слава богу! Мой мозг в хорошем состоянии, и что касается желудка… то вы сами видели, как он функционировал в воскресенье в «Золотом Доме.» Этот пирог из малиновок остался в моей памяти. Вы должны были бы мне дать рецепт его приготовления.
– Именно этим я обязан вашему визиту ко мне?
– Не совсем точно. Я пришел, чтобы немного объясниться с вами.
– Любое объяснение, какое вы только пожелаете. Следовательно, потрудитесь войти в мой кабинет, ведь время моих консультаций ещё не закончилось, так что только в кабинете мы не подвергаемся риску, что нас кто-нибудь побеспокоит.
– Неужели это могут быть другие алкоголики?
– Нет… опоздавшая клиентка. Вы не представляете, до какой степени женщины бывают неточны.
Кабинет квебекского медика был просторным, но ещё менее освещённым, чем его салон. Плотные обои зелёного сукна заглушали звук голоса, так что было трудно мечтать о месте, более выгодном для признаний. Врач – это в некотором роде исповедник, и Сен-Труа, который истово, в некотором роде, религиозно, осуществлял это профессиональное правило, закрыл на запор дверь, введя в кабинет Нуантэля. Затем он усадил его рядом с собой и начал разговор ласковым голосом:
– Я готов предоставить вам любую справку, в которой вы нуждаетесь. Извините меня за то, что я не предложил Вам сигару. Вы понимаете… я принимаю здесь только нервных… излишне раздражительных женщин… и даже запах табака может вызвать у них обморок. О какой справке, следовательно, идёт речь?