– Я разорён, мой капитан, – воскликнул лейтенант Тревиль, присаживаясь рядом с Нуантеэлем. – Этот дурак Лолиф собирается меня обобрать, украв из моего кошелька десять луидоров, которые я на него поставил, и если бы вы прибыли пятью минутами позже, я бы их легко заработал. Но как только Лолиф замечает кого-то, с кем можно поговорить о деле мадам д’Орсо, он тут же перестаёт соображать и начинает творить нечто несусветное.

– Клянусь честью! Я не могу понять, почему он обратился ко мне с этой речью, – ответил, Нуантэль, пожимая плечами. – Я ничуть не в курсе того, что происходит у полицейских комиссаров, следователей и прочей парижской судейской братии.

– Хорошо, пусть так! Но вы – близкий друг Дарки, а он был любовником Джулии. Лолиф предполагает, что всё то, что связано с преступлением в Опере, вас заинтересует, и одного этого достаточно, чтобы ему недостало точности в игре карамболем. Теперь посмотрите на Пребора. У этого фата все признаки и инстинкты основательного жулика. Он развлекается, потому что нашёл хорошую серию шаров в углу стола. Держитесь, ведь сейчас он их всех загонит в лузу! Вот… три шара рядом. Двадцать пять! Двадцать шесть! Двадцать семь! Двадцать… Нет, не попал. Пойдём, посмотрим, у меня появилась надежда… лишь бы только у Лолифа не нашлось нового развлечения.

– Почему вы не играете сами, вместо того, чтобы держать пари на других?

– Потому что я всегда терплю поражение в сражении с растяпами. Я слишком раздражителен, и эти люди меня выводят из терпения. Первые из них ещё более невыносимы, чем следующие за ними, ведь вначале шествует племя жуликов и пройдох во главе с Пребором, а следом Верпель, который ведёт бильярдную партию, словно фьючерскую операцию, и также Ленвер, прячущий кусочки мела в карман, чтобы помешать противнику ими пользоваться. А затем брюзга Кулибеф, считающий, что лампы недостаточно освещают зал, и этот Тартара в старых лосинах, вечно жалующийся, что мы курим во время игры с ним.

– У вас ещё есть сэр Джон Коктель.

– Слишком хитёр для меня, этот майор. Впрочем, он играет только против малыша Сиголена, который не может сдержать его ляпов, или против Педрижона, сразу же после того, как вышеупомянутый господин уже успел слишком плотно поужинать со статистками из Оперы.

– А Шинкаренкофф?

– Шинкаренкофф?? Этот якобы потомок русских казаков? У меня уши вянут от песен, которые он сочиняет, чтобы очаровать посетительниц кабаре с парижских окраин… и помешать мне сыграть карамболем. Ему и в голову не приходит, что он меня оглушает своими нелепыми звуками. И кроме того, у него всегда нога висит в воздухе. Шинкаренкоф…? Да он всё время играет с рукой за спиной. Так он скоро дойдёт до того, что сыграет своим носом вместо кия. Но, между тем, Лолиф только что героически добыл два пункта. У нас уже двадцать девять. Ещё один, и мои десять луидоров удвоятся. На это следует посмотреть поближе, – закончил лейтенант Тревиль, выпрыгивая со стула, на который он недавно взгромоздился.

Нуантэль без всякого сожаления позволил ему уйти, хотя ему и нравился живописный язык лейтенанта Тревиля. Нуантэль, пришедший в клуб для того, чтобы его ум немного отдохнул, несмотря на этот живописный разговор не смог отмахнуться от серьёзных размышлений над письмом Ласко. И всё же, чтобы отвлечься, он положил его в карман, решив вернуться к нему попозже.

– Давай, мой мальчик, – кричал Тревиль Лолифу, склонившемуся над бильярдным столом, – попробуй сосредоточиться и быть хладнокровным. Удар невероятно прост и лёгок. Возьми немного левее в мою сторону… и помягче, пожалуйста.