– Принять участие в такой древней церемонии было бы большой честью, – произнес он глубоким и удивительно вкрадчивым, как мурлыканье кошки, голосом.

Мужчина с ничего не выражающим лицом склонил голову и произнес с едва различимым акцентом:

– Я тоже был бы рад.

Добро было дано, и началась тщательная подготовка к обряду, которую проводили со всем юношеским пылом. Вызванному слуге подробно объяснили его роль: тому предстояло опустить огромную металлическую люстру, погасить на ней свечи и снова поднять ее под потолок. Свет в гостиной также следовало потушить; после этого помощник должен был удалиться в комнаты для прислуги и дожидаться удара обеденного гонга, чтобы вместе с еще несколькими слугами поспешить обратно и снова зажечь свет.

Слуга был крупным румяным мужчиной с грудной клеткой как у боксера. Казалось, угрюмое выражение жило в его огромных голубых глазах чуть ли не с рождения. «От такого, как он, только и жди неприятностей», – внезапно подумал Эббершоу.

Уайетт, как глава рода и последний из Петри, взял на себя руководство. Эббершоу казалось, что он вечно держался так, будто был не слишком доволен своим положением. Во всем, что делал Уайетт, чувствовалась легкая неохота. Отдавая распоряжения, он столь часто вдавался в лишние детали, что это походило на противление, неприятие своей задачи.

Наконец сигнал был дан. С мелодраматическим грохотом цепей огромная железная люстра опустилась, и свет погас, так что огромная зала погрузилась во тьму, если не считать разведенных каминов. Гидеон и человек, похожий на Бетховена, присоединились к компании, которая готовилась ринуться в темные коридоры. Последним, что увидел Джордж Эббершоу, прежде чем погасли свечи, была маленькая иссохшая фигура полковника Кумба, сидевшего в своем кресле в тени камина. Он улыбался, глядя на всех из-под жуткой лицевой пластины телесного цвета. Эббершоу последовал за остальными в темные залы и коридоры огромного мрачного особняка. Ритуал в Блэк-Дадли начался.

Таинственность огромных каменных лестниц и неосвещенных уголков тревожила Эббершоу больше, чем он предполагал. В темноте слышались шорохи, шепот и торопливые шаги. Джордж был отнюдь не слабонервным и при других обстоятельствах, вероятно, нашел бы игру забавной, если не скучной. Но именно в эту ночь и в этом доме, который еще с подъездной дороги показался таким зловещим, Эббершоу было явно не по себе.

Что еще хуже, он потерял из виду Мегги, упустил ее, как только его обступила непроглядная тьма. Так что Джордж вышел через первую попавшуюся дверь, которая вела в сад, и тихо притворил ее за собой.

Стояла прекрасная ночь, безлунная, но свет звезд освещал дорогу; чтобы не бродить в одиночестве по жуткому поместью, Эббершоу пришло в голову сходить проверить свой двухместный автомобиль с кондиционером, который он оставил в большом гараже у ворот.

Щепетильный от природы, Джордж тем не менее не был уверен, закрыл ли он бензобак. Вот и появилась удобная возможность проверить.

Он без особого труда нашел некогда служивший амбаром гараж, силуэт которого вырисовывался на фоне звездного неба, и пересек широкую дорогу, вымощенную плиткой. Двери гаража все еще были открыты, с нижней балки свисали две масляные лампы, источая слабый свет. Внутри стояло более полудюжины машин, и Эббершоу не могло не прийти в голову, насколько каждая из них отражала вкус своего владельца. Купе «ровер» с кремовым кузовом и черными крыльями явно принадлежало Энн Эджвер; Джордж догадался бы об этом, даже не видя вычурного черно-белого набора запчастей. «Сальмсон» с нелепым маскотом указывал на Криса Кеннеди; великолепным «ланчестером», должно быть, владел Гидеон; и так же легко можно было определить владельцев «бентли», «бьюика» и «свифта».