Рушились дома, разлетались в щепки деревья, гибли жители Селяны.

«Так надо, – считали люди, – ведь за счастье надо платить. Жалко, конечно, но ведь это не напрасные жертвы». И несли свой последний хлеб Чугунье.

Большинство продолжало верить в Чугунью, в то, что она принесёт счастье.

– Путь к счастью лежит через лишения, – кричали они. – Да здравствует Чугунья!

Голодны, раздетые, какая-то вязкая двигающаяся серая масса.

– Да здравствует Чугунья!

А мерзкое животное продолжало беспощадно грабить и убивать своих многочисленных слуг. Ей постоянно хотелось ЕСТЬ…

И вот однажды…

– Чугунье нужны наши крылья! – крик рванулся, ударился в небо, рассыпался острыми осколками по всему городу.

– Ей нужны наши крылья!!! – подхватили ужасный крик сначала сотни, а спустя минуту – тысячи голодных глоток. – Крылья! Крылья! Крылья!

Под зловещее крещендо деловито доставались ножи, мечи, топоры – и вот брызнула первая кровь, дикая боль сорвалась с цепи и заметалась по узким улочкам Селяны. В дьявольском восторге люди подставляли свои крылья под удары отточенной стали и одновременно сами рубили крылья других. Окровавленные безумцы врывались в спящие дома, резали крылья детям и старикам. Рубите всех! Повозки быстро заполнялись отрубленными крыльями и направлялись к улыбающейся Чугунье. Кровь, собравшись с силами в верхних кварталах, выплеснулась красной волной на центральную площадь Селяны, и огромный шар полной луны в ночном небе стал огненно– красным. Ближе к утру обессилевшие, обескровленные люди молча расселись вокруг задремавшей Чугуньи и стали ждать. Съедено было всё, только маленькие горки детских переломанных крыльев остались на завтрак. Вскоре заснули все.

А утром никакой Чугуньи на площади уже не было. На её месте стоял Бескрылый и с брезгливой торжественностью осматривал последствия страшной ночи – Ночи Отрубленных Крыльев. Люди прятали взгляды в грязно-кровавых лужах, и тягучее понимание, что произошло что-то непреодолимо страшное и никогда уже не поправимое, медленно вползало в проснувшиеся души.

Бескрылый долго наслаждался картинкой своего безоговорочного триумфа, потом поднял голову, посмотрел на Башню Одинокого и сказал:

– Ты проиграл…

Старый Удр не стал ждать, что произойдёт дальше, – и так всё понятно. Хорошо, что он хоть успел увести своих волчат, чтоб не видели этого ужаса. Волк медленно побрёл вглубь леса – полно дел, но главное – надо всем сообщить: на земле появились двуногие.

Поздней осенью ранним утром за Гражданиновым пришёл долг.

– Вы кто? – открыв дверь, спросил Гражданинов.

– Я долг.

– Какой долг?

– Священный. Я твой священный долг. Ты должен меня отдать. Собирайся.

– Простите, – покачал головой Гражданинов, – но я не брал тебя. Как же я должен тебя отдать, если я не брал?

– Слушай, – устало начал долг, – может быть, ты меня и не брал, скорей всего, так и было, но отдать меня всё равно придётся! Не бойся, это всего на пару лет.

– Я не боюсь, – испугался Гражданинов, услышав «парулет», он вышел на лестничную площадку и осторожно прикрыл входную дверь. – Я просто не припомню, что я кому-то должен, и потом, я просто не понимаю…

– Не понимаешь, сука! – резкий профессиональный хук слева швырнул Гражданинова на пол, рот наполнился больной смесью крови и выбитых зубов, следующий удар, уже ногой, скрючил мычащего юношу, и началось обычное в таких случаях выбивание понимания.

Священный долг при этом трансформировался в мощного прапорщика Скарабея, который, закончив избиение, буднично спросил Гражданинова:

– Теперь понимаешь?

– Теперь понимаю, – прохрипел Гражданинов.