– Кого, например?

Райан замялся.

– У вас ведь есть списки посетителей, да?

– Я предпочитаю живой разговор.

– Сценарист. другой член съёмочной группы. Он был влюблён в неё по уши. Но она смеялась.

другой член съёмочной группы – член съёмочной группы, с виду тихий, с растрёпанными волосами, человек, скорее похожий на профессора литературы. Он пришёл в участок сам – когда узнал, что Джек ищет его.

– Я любил её, – сказал он сразу. – Безумно. Бессмысленно. И безответно.

– Она знала?

– Конечно. И пользовалась этим. Но я не виню её. Я был наивен. Писал диалоги под неё, сцены – под её глаза, её руки. Она смеялась. Говорила, что я – романтик. А романтикам в Голливуде не место.

– Вы были с ней в ночь убийства?

– Нет. Я был дома. У меня есть соседи, они видели меня – я курил на балконе часами.

– У вас был мотив. Любовь, перешедшая в обиду.

– Я бы никогда не навредил ей.

– А если бы она разрушила вашу карьеру?

Лео замолчал.

– Тогда, может, я бы навредил себе. Но не ей.

другой член съёмочной группы была другой. Сдержанной. Красивой. Взгляд – прямой, язык – острый.

– Я дублировала её в сценах, где нужен был риск, – сказала она. – Я знала её походку, голос, движения.

– И характер?

– Знала. Но не понимала. Она была… стеклянной. Словно внутри ничего. Или просто не пускала туда никого.

– Вы её не любили?

– Я её уважала. А значит – не лгала бы, даже если бы хотела.

– Где вы были в ночь убийства?

– В спортзале. Есть записи.

– И вы никого не видели подозрительного?

– Кроме самой студии – нет. Но я скажу вам одно. Таких, как она, не убивают случайно. Это всегда – из страсти.

К вечеру Джек чувствовал: сеть сомкнулась. Ложь в показаниях. Тайны. Все играли в молчанку. Но некоторые – слишком настойчиво.

Он вернулся к Виолетте.

– Мы пересмотрели запись снова. Браслет на руке. Такой же, как у вас. И знаете, что ещё? Его нет на вашем запястье сегодня.

Она посмотрела в сторону.

– Я сняла.

– Где он?

– Потеряла. Не знаю.

– Вы не теряете ничего, Виолетта. Вы – человек порядка. Это видно.

Пауза. Потом она проговорила:

– Я знала, что это приведёт к вам. Но я не виновата.

– Тогда расскажите правду.

Она посмотрела на него. В глазах – усталость.

– Я нашла её в гримёрке, уже мёртвой. Кто-то ушёл за секунды до моего прихода. Я не видела лица. Только тень. Я не хотела вмешиваться. Просто испугалась.

– Вы убрали орудие?

– Нет. Я даже не поняла, чем её ударили.

– Почему вы молчали?

– Потому что знала: если скажу, подумают, что это я. А я – всего лишь свидетель. Слабый, глупый. Но не убийца.

Джек выдохнул.

– Вы скажете это под протокол?

– Да.

Вечером Джек вновь оказался один. На доске – десятки снимков, имён, улик. Убийца был среди них. Кто-то, кому Изабель мешала. Кто-то, кто любил слишком сильно. Или ненавидел слишком тихо.

Он посмотрел на фото Изабель. На обороте был карандашом написан номер сцены: 23-В. Он открыл раскадровку.

В сцене 23-В она должна была умереть на экране. В кадре. Красиво. Драматично.

Но кто-то решил, что финал нужен не в фильме.

А в реальной жизни.

Голливуд в ту ночь затаил дыхание. Небо, как будто разделяя чужое горе, хмурилось и нависало над городом плотной тенью. Капли дождя начали свой танец по брусчатке улиц, стеклянным фасадам и мокрому асфальту, отражая неоновые огни, словно печальные слёзы, которые кто-то не мог себе позволить пролить.

Джек Харпер стоял у края тротуара, курил и смотрел на вывеску бара «Сибил», в котором должна была быть Амелия Блэквуд. Он сомневался. В ней, в себе, в этом деле. Но сомнение – роскошь, которую он не мог себе позволить. Пачка "Lucky Strike" почти закончилась. Последняя сигарета горела медленно, как минуты его усталого ожидания.