– Я хочу поклониться могиле Гермогена, – ответил он на его молчаливый вопрос.

Князь Дмитрий понял его.

– Хорошо. Пойдёшь с нами, – сказал он ему.

Затем он спросил его о том, о чём не думал ещё минуту назад. Но вот сейчас, когда Хворостинин напомнил ему Гермогена, он вспомнил патриарха Игнатия.

– А где тот-то, патриарх Игнатий? – спросил он о ставленнике самозванца, Отрепьева Юшки.

Патриарха Игнатия после убийства Отрепьева свели с патриаршего престола, заключили в Чудов монастырь опальным монахом. И Василий Шуйский поставил патриархом казанского митрополита Гермогена. Когда поляки заняли Кремль, то бояре, тот же Мстиславский, не в силах терпеть эту патриаршую занозу, Гермогена, выступившего против присяги королевичу, заточили в темницу… И тут же опять выскочил в патриархи, как чёрт из табакерки, тот же Игнатий…

– Его поляки недавно вывезли в Польшу, – сообщил Иван.

Он не стал сообщать, что тот, Игнатий, на самом-то деле бежал из Москвы.

Гермоген же, как было уже известно в ополчении, умер два месяца назад в темнице.

Попрощавшись, Хворостинин ушёл.

Наутро, до восхода солнца, войско разбудила побудка рожков.

По-быстрому к котлам. Пришла заря. И солнце встало, полкам ударило лучами в спину: туда, на запад, к столице погнало конные полки.

А вот и Яуза. Крутые, подмытые дождями и паводками берега.

И там, у Яузы, где заканчивалось поле и начинался лес, Пожарский увидел ряды всадников. Их было много. И были все они настороже. Хотя не видно было с их стороны угрозы.

Да, навстречу их войску выехал Дмитрий Трубецкой в окружении казачьих атаманов.

Пропели, перекликаясь, рожки с обеих сторон.

– Доброго здравия, Дмитрий Тимофеевич! – поднял руку в знак приветствия Пожарский, подъезжая к Трубецкому.

Они съехались, поздоровались за руку.

Трубецкой с искренним чувством пожал руку и Минину, даже стремянному Фёдору. Тот всегда был рядом с Пожарским.

– Дмитрий Михайлович, мы предлагаем тебе стать твоим полкам в нашем лагере. Так решила войсковая старшина, – перешёл к делу Трубецкой, после того как они обменялись приветствиями.

Позади него на аргамаках сидели его боевые холопы. И там же кучкой держались атаманы на справных скакунах, в папахах, загорелые и грубые все лица.

Кое-кого из них, из атаманов, Пожарский уже видел когда-то. Так ему показалось. Два-три знакомых лица.

– Дмитрий Тимофеевич, благодарю за это предложение! Но войсковой совет решил, чтобы наши полки становились своими острожками. И я не могу нарушить этот приказ!

– В твоей воле, Дмитрий Михайлович, убедить совет в обратном! – парировал Трубецкой.

Он понял, что ополченцы из Нижнего не доверяют ему, его атаманам и казакам.

– Не время собирать совет! – ответил Пожарский.

Трубецкой не стал больше ни о чём говорить. Сказав несколько незначащих фраз, он распрощался с ним.

И Пожарский понял, что Трубецкой обиделся, и обиделся сильно.

Пожарский был тоже недоволен собой, переговорами, вот этой встречей с Трубецким. Тронув коня, он поехал шагом впереди своих людей туда же, куда ускакал со своими атаманами Трубецкой.

Сейчас все пути вели к Москве.

– Дмитрий Михайлович… – начал было Кузьма.

– Что?! – резко спросил князь Дмитрий его.

– Да так… Ты же сам всё понимаешь. Надо становиться подальше от загона, в котором завелась «ветрянка». Она скот положит весь: и тот, что здоровый тоже, – стал он рассуждать вслух сам с собой…

– Сделали! Всё! Идём дальше! – решительно подвёл князь Дмитрий итог этой встречи.

Пожарский, мельком бросив взгляд на идущих мимо всадников, заметил статного боярского сына… «Тухачевский!» – вспомнил он его фамилию.