Этот пьяный мужик, казалось, за частоколом слов хотел спрятать свою растерянность. Однако я находилась в еще более глупом положении и лихорадочно пыталась придумать более-менее правдоподобную версию моего странного пребывания далеко от дома этим субботним вечером.

– Нет, у меня здесь…

– А дошло! Звиняйте, я забыл про свадьбу. Вот что значит уважение: приглашают уже и на чужие села! Можно позавидовать. Разрешите проводить, а то какому-нибудь пьяному всякое может прийти в голову.

– Так это я должна и вас бояться, – я через силу засмеялась.

Однако молодой мужчина обиделся:

– Да я за вас, Анна Игнатьевна… Для вас я…

Дрожащими руками он чиркнул спичкой, и я узнала молодого тракториста, которого иногда видела на улице. Закурив, он продолжал дрожащим голосом:

– Да мы же с вами соседи. Знали бы вы, как моя мама про вас хорошо говорит! Аркадием меня зовут, встречались по работе, хотя кто вы, а кто я?!

Как-то незаметно мы вместе прошли уже солидный отрезок, когда вдруг выглянула луна. Я отметила его широкие плечи и пышную шевелюру, однако азиатские скулы несколько портили общую картину. Да меня он не мог заинтересовать и в более благоприятные времена, однако, вероятно, так уж женщины устроены, что нас преследует подсознательный страх остаться без мужской поддержки, особенно в таком интересном положении. Вот почему я поддерживала разговор, насколько это было возможно…»

Василий так глубоко окунулся в непростые фрагменты маминой жизни, что очнулся только от резкого запаха дыма. Подойдя поближе к крыльцу, Василий расшифровал его как запах жареной рыбы и еще чего-то, наверное, местного. Ссутулившийся мужик с самокруткой в зубах чистил рыбу. Он не сразу заметил Василия, поэтому какое-то время продолжал себе под нос насвистывать простенькую мелодию. Потом уставился на гостя:

– От Кольки? Наконец-то! А то я здесь уже совсем перешел на речной и лесной корм.

Василий окончательно убедился, что этот засушенный, почти коричневый человек и есть Аркадий, когда увидел, что за седовато-желтой грязной щетиной явственно проступают скулы.

– Нет, я не от Николая.

Видя, что Аркадий напрягся и начал лихорадочно возиться со своей потухшей сигаретой, Василий вытащил пачку и протянул ему.

– А, верблюд! Видел однажды в армии. Дорогой дым.

Он попытался открыть, однако трясущиеся руки его подводили. Пришлось Василию помочь ему.

– Оставьте себе всю пачку.

После глубокой затяжки, вызвавшей клокотанье и даже присвист в хилой груди, Аркадий прищурился:

– Говоришь, что не от моего Кольки; сигаретами дорогими угощаешь, а чего от меня хочешь – не пойму. Что тебя занесло в мое подворье?

– Можно присяду? Меня зовут Василий. Я хотел с вами поговорить о прошлом, потому что только вы можете мне дать определенную информацию.

– А что, я кому-то чего-то задолжал?

– Да нет! Наоборот, я ваш должник, причем большой.

Аркадий даже отодвинул свою табуретку, пытаясь охватить глубинную сущность такого неожиданного заявления.

– Вы знали мою маму. Помните Анну Игнатьевну, зоотехника, которая в бывшем совхозе «Большевик» работала в пятидесятые годы?

В давно потухших, когда-то голубых глазах, покрытых туманной пленкой, включился какой-то внутренний фонарик. Он слегка приподнялся, прищурился, внимательно рассматривая лицо Василия.

– Неужели – сын Игнатьевны?

«Во время нашего вынужденного совместного путешествия Аркадий все время говорил, хотя это было не очень характерно для обычного тракториста. Наверное, боялся пауз, к тому же все заметнее проявлялось действие алкоголя. Аркадий все чаще в свою хаотическую речь вставлял комплименты: «Как моя мама хотела бы, чтобы вы были ее невесткой. Я-то понимаю, что это вряд ли…» А я все больше молчала, размышляя о своем».