– По-моему, все военные в том же положении. Войны-то нет.

– Вы не понимаете… – повторил Луи и допил вино.

Уходя домой, Люсьен серьезно заметил:

– Луи, вы бы не пили так много.

– А что? – заинтересованно проговорил тот.

– Не надо, друг, поверь, все будет хорошо.

Луи ничего не ответил на это, только проводил Люсьена каким-то тоскливым взглядом. Разве он с горя пьет? Нет. А с чего? Просто, все мушкетеры лихо пьют. Что же он делает в мушкетерах? Служит королю и отечеству? Луи грустно усмехнулся. Долг дворянина обязывал его поступить на королевскую службу, где герцог проявил себя с лучшей стороны и теперь был уже поручиком второй мушкетерской роты. Но пора признаться самому себе, что только невозможность находиться в доме со своей семьей заставляла его предпочитать службу домашнему уюту.

Отчасти Луи был прав, говоря о бездействии. В мирное время он был обязан находиться в расположении своей роты четыре месяца в году. Служба казалась ему необременительной, но суетной. Однако все не так просто, как выглядело со стороны. Будучи одним из старших офицеров, герцог по необходимости бывал и в казармах, и в Версале. Король стремился держать своих подданных поближе к себе, а к герцогу де Сен-Шели явно благоволил, что многие замечали. Но королю ведь не было дела, что герцог в свои законные неслужебные дни наметил поездку в имение. Так и приходилось лавировать между двором, семьей и своими желаниями. При дворе Луи бывал часто, что нравилось отчаянным кокеткам Леоноре и Элен, но было не по душе самому герцогу, поскольку он ценил свободу и свежий воздух больше, чем необходимость рисоваться в залах Версаля. Но эту необходимость он все же осознавал как важную для будущего семьи, особенно для Франсуа, поэтому не жаловался.

Он умел драться, был храбр и сообразителен, подчиненные слушались его; он был дерзок и весел, пил так же лихо, как скакал в седле, не знал промаха не только в бою на шпагах, но и на любовном фронте. Женщины обожали этого бравого офицера, который умел быть не только дерзким, но и учтиво-нежным, знал, как развлечь и чем угодить, с ним никогда не было страшно, потому что лучшей защиты и не придумаешь. Слава донжуана не только не вредила ему, но, наоборот, повышала его цену в глазах светских красавиц. Однако никто в мире не понимал, что творилось в его душе, никто никогда не видел настоящего Луи… как знать, может, ему это только казалось.

Прошло шесть лет. Луи не мог не измениться. Конечно, он возмужал, и служба в королевской гвардии сыграла в этом не последнюю роль. Она дала ему отличную выправку, он понял, что значит быть настоящим мужчиной, наконец-то вырвался из женского окружения и усвоил некоторые грубоватые нравы гвардейцев, хотя ему это не мешало быть одним из самых галантных кавалеров двора. Он мог быть самой учтивостью и элегантностью, где нужно, но иногда, в приступах ярости, бывал неузнаваемо груб и циничен. Леонора это хорошо знала, поэтому и высказывалась при Люсьене свободно. Виконт тоже знал характер своего друга, но смотрел на его проявления с другой позиции.

Внешне Луи оставался тем же обаятельным красавцем, его улыбка отличалась той же лучезарностью, в глазах светилась та же плутовская искорка, но беззаботность… беззаботность юноши, запечатленная на той самой картине безродного художника Этьена, исчезла навсегда. Кроме того, несмотря на бравую выправку и особую стать, присущую лишь людям военного звания, Луи, в силу своей комплекции и привычки хорошо поесть, постепенно полнел, что не мешало его энергии и подвижности. Тем, кто относился к нему с обожанием, его упитанность даже нравилась. Но Леонора, испытывающая к мужу почти лютую ненависть, презрительно называла его свиньей и обжорой, особенно если видела его с бутылкой. Луи не уступал ей в силе своей ненависти. Теперь уже было трудно разобраться, кто из них прав, а кто виноват. Оба и не стремились быть образцовыми супругами, оба сквозь пальцы смотрели на любовные похождения друг друга, не испытывая ревности; но ненависть горела неугасимым пламенем, поэтому, когда хотелось побольнее ужалить свою половину, в ход шли обычно обвинения в распутстве. Их брак существовал лишь на бумаге. Леонора родила одного за другим двух сыновей, но старший умер в младенчестве. Тем не менее уже вскоре после рождения второго сына Луи предоставил жене полную свободу действий, но при условии: воспитывать чужих детей он не будет. Леонора и не обиделась, что он оставил ее, устремившись к многочисленным соблазнительницам двора; ей самой хотелось покорять сердца мужчин, а Луи был неинтересен уже потому, что он законный муж. Так что Леонора пустилась в вихрь опасных развлечений, забыв не только о чести семьи, но и о достойном воспитании сына. Рождение детей было для нее лишь досадным препятствием на пути к наслаждению; из-за беременности она оказалась надолго лишенной многих радостей жизни, и за это она отчасти злилась на Луи, ведь по его вине она становилась матерью. Дети пока не входили в планы Леоноры, и она делала все, чтобы их не было. А Луи приходилось отвоевывать своего единственного наследника у баловавших его бабушек и мечтать о том, чтобы Франсуа вырос в обществе братьев и сестер. Разумеется, у герцога были внебрачные дети: о ком-то он знал, но обычно и представления не имел. Служанки и горничные в его доме не могли отказать своему хозяину, они предпочитали его своим неотесанным мужьям или ухажерам. Крестьянки в поместьях ликовали, когда он приезжал отдохнуть. Любая хорошенькая торговка на рынке считала своим долгом предложить свои услуги видному мушкетеру, а о светских дамах и говорить нечего.