– Мы успеем как раз к обеду, – заметил маркиз, посмотрев на солнце, когда они уже шли по тропинке.

– Мы в таком виде… – растерянно проговорила Мари.

– Ну и что?

– Люсьен все поймет.

– Ха-ха, он уже давно понял; хватит о приличиях.

– Как «давно понял»? – остановившись, спросила она.

– Он догадливый. Да ты не бойся. Люсьен никому не проболтается.

– Я не боюсь, просто… – она не договорила, но по ее лицу Луи понял, что она застыдилась.

Люсьен как раз не видел их возвращения и встретился с маркизом за обеденным столом. У Луи проснулся волчий аппетит, так что виконт временами с любопытством поглядывал на него.

Зато Мари пришлось краснеть, когда тетя Жанна задержала ее после обеда будто для того, чтобы помочь, а сама вдруг досадливо заметила:

– Похоже, зря мы с тобой толковали, голубушка. Вижу я, наш прелестник добился, чего хотел.

Мари только смущенно смотрела на женщину и тут же прятала глаза.

– Ах, девочка, да что ж это? – пожалела Жанна. – Ведь никогда он не женится на тебе.

– Знаю, – глухо проговорила Мари, теребя оборку фартучка.

– Да ты, никак, забыла, что с Катрин сталось?

– Не забыла.

– Ай-ай-ай. Парень-то всегда девицу уговаривает, а Луи хоть с десяток уговорит. Слова ласковые слушай, да честь береги.

– Мы любим друг друга, – несмело оправдывалась девушка.

– Вот-вот, милая, и Катрин так же говорила. И где ж она, эта любовь? Вон, на травке играется. Моли Бога, девочка, чтобы все обошлось. А меня не бойся. Думаешь, я ругаю? Нет, Мари, ты чистая девочка, стыд у тебя есть. Если что, так сразу мне говори. У тебя ведь никого нет. А я уж как-нибудь помогу.

Мари взглянула на эту женщину в старом опрятном платье и засаленном фартуке. Ее широкое лицо выражало сочувствие, глаза добрые, заботливые.

– Как я вам благодарна, тетя Жанна, – растроганно произнесла девушка и, быстро обняв ее, бросилась в комнаты.

Луи был не из тех, кто отступает от своих замыслов. Очень скоро ему удалось уговорить Мари позировать. Но пришлось пойти на компромисс и использовать тонкое покрывало, чтобы прикрыть хотя бы часть тела.

Луи взялся за дело серьезно. Велел поставить мольберт, принести масляные краски и разбавители, нашел подходящие кисти. Работа продолжалась несколько дней. Когда маркиз уставал, он бросал кисти и, совершенно счастливый, устремлялся в объятия своей нимфы. Он не показывал холст до тех пор, пока не был нанесен последний мазок. И вот тогда Мари увидела свой портрет. В первый момент она не могла справиться со смущением.

– О Боже, – выговорила она, невольно прикрывая глаза рукой.

– Неужели так плохо? – взволнованно спросил маркиз.

– Я в таком виде… О, Луи, я плохой ценитель. Нужно быть хладнокровной.

– В таком случае, дорогая, придется спросить мнения моего друга, – заявил он.

– Ни в коем случае, – испугалась Мари, – я попробую сказать. У тебя хорошо получилось, правда. И похоже. Я, конечно, не разбираюсь в живописи, но мне нравится, только умоляю – никому не показывай ее.

– Так-то лучше, – Луи еще раз пытливо оглядел свою работу. – Даже не верю, что сам это написал.

– Почему?

– Для меня это слишком хорошо, я же не художник. Вот сейчас моя матушка сказала бы, что я, как последний ремесленник, занимаюсь таким позорным делом.

– Разве писать картины – это позор? – удивилась Мари.

– Это труд. А труд, конечно, позор… для таких, как я.

Мари подошла к картине, посмотрела, грустно улыбнулась чему-то и вернулась к Луи. Устроившись у него на коленях, ласково обняла, едва слышно проговорила:

– Ты пахнешь красками.

– Еще бы…

– Мне нравится твоя картина, может быть, потому что ты сам ее написал, своими руками. Это так приятно.