На другом берегу ее ждала встречающая женщина – помощница главной.

– О… – сразу произнесла она, когда Мирэя вышла из лодки. – Иностранки у нас еще не быть… что же такого надо было натворить, чтобы англичанин муж отослать сюда… – удивлялась индианка на ломаном английском.

По возрасту она была уже зрелая, худощавая, с морщинами на темном лице. Вид недружелюбный. Они пешком пошли по тропинке сквозь деревья, та была босая, пятки черные от грязи. Закапал дождик. Мирэя вышла и оказалась в маленькой, устроенной деревушке, вернее, здесь просто стояли хлипкие, будто для нищих, лачуги из веток, не было даже из коровьих лепешек, словно строили наспех, лишь бы было что-то укрыться от дождя, почти шалаши. В самом большом домике на сваях жила главная старуха, точно хозяйка женского монастыря.

– Будешь жить здесь, – указала местная встречающая на лачугу слева.

В ней уже жила девочка-подросток, что крайне поразило Мирэю. У нее были налысо подстрижены волосы, будто мальчик. Укутана в белое одеяние, кое-где дырки и пятна.

– А что здесь делает ребенок? – спросила девушка у индианки.

– Ну вообще-то это не твое дело, но я сделать исключение и сказать тебе… – отвечала деловая помощница хозяйки. – Ее по договору за деньги выдать замуж, а муж разглядеть ее в брачную ночь и передумать… он отдать ее сюда изначально за непослушание, но так и не забрать вот уже год…

– Какой ужас… да ей же лет тринадцать… – поразилась Мирэя, что сердце закололо.

– Одиннадцать… она просто рослая, – ответила хамоватая индианка и велела зайти в лачугу. – Сегодня привезли белье, завтра пойдете стирать… – сообщила она.

– Что? – еще больше поразилась Мирэя и даже усмехнулась.

– А что ты думать, что тут тебе дом отдыха… сюда присылают для того, чтобы женщины стать смиренными, послушанными и трудолюбивыми… чтоб уметь ухаживать потом за мужьями… так что ты тут на равных правах со всеми, ты ничем не лучше, чем смуглые… – выдала помощница и прошла дальше.

Мирэя вошла в лачугу. Девочка сидела на подстилке и показала ей занять вторую. Она была очень милой и приветливой.

– Меня зовут Кунти, а тебя? – сразу спросила на английском языке она.

Пошел сильный дождь, сквозь ветви в лачугу попадали капли как раз на подстилку новоприбывшей. Мирэя представилась и переместила матрас. Она присела, но и тут на нее капал дождь.

– Двигать ко мне близко, тут нет дождь, – сказала девочка.

Мирэя вдруг вспомнила ругательное слово на языке Нилы, которое она однажды произнесла, пролив чай, и с тех пор девушка запомнила его. Мирэя сказанула, а Кунти вдруг ахнула и захихикала.

– Это мой язык, – сказала она на своем родном.

Мирэя поняла. Тогда девушка попыталась сказать еще что-нибудь вроде как дела, как здесь оказалась, что ты тут обычно делаешь. У нее весьма хорошо получалось, в детстве дети всё схватывают налету и долго помнят.

– Я записала в книжку почти все слова, которые знала на твоем языке, но книжку я не взяла сюда, – сказала на английском Мирэя.

– Ничего… я ведь тоже знать твой язык. Ты немного мой, я немного твой, вот и получается диалог… – ответила неунывающая девочка.

Мирэя улыбнулась. В углу Кунти поставила слепленый горшок с цветком, окружила его камнями, в том числе большими, внесла немного жизни в мрачную лачугу. Она также умела шить и вышила из растительных нитей маленькую одноцветную картинку.

– Хочешь, я тебе показать, как я это шить? – предложила девочка.

Мирэя непременно согласилась. За пару часов они уже сдружились, вместе тянули нити или отгрызали, так как ножниц не было, и с забавой хихикали.

– А у меня есть вот что… – вдруг вспомнила Мирэя и достала из сумки шляпку с цветами. – Смотри…