теперь понятно чего Миша был таким холодным, он давал миру самое лучшее, а я тут все своим теплом и человеком загаживал. Ло стало смешно. как лучше я хотел хаха. а у человека человека ежемгновенно нужно вставлять в узду чтобы он не фонтанировал – иначе не красиво. вот блядь! но сила вклада и ответственности этого вклада конечно потрясающая. наверное Ло в Мише это и привлекло, эта искренность и сила, с которой он вкладывался в то что ценил, может быть даже – любил. человек видит – человек делает. очень выверенно.

Вах был просто формалистом, любившим значки и чтобы кто-то не особо вдумчивый считал его мудрецом.

да пошло оно все. да пошли они все.

как ты смеешь просто быть?

у тебя должна быть уважительная причина, как с освобождением по физкультуре

Миша с Вахом тихо злорадствовали.

у них – то была уважительная причина, Миша вот – работал, приходил с работы, уставал, преисполненный измученного достоинства вешал брюки на спинку стула, устало сидел на кухне.

Вах вот тоже был серьезным человеком, занятым, в совете состоял, общался с вновь прибывшими.

а у Ло не было этого люка, которым можно было задраить мостовую от дождя бытия.

Ло просто был и очень, очень этого стыдился. как бы он хотел быть таким уважаемым человеком как Миша. но к Ло не липли навыки, вот и все тут.

и он просто существовал. это было как ходить голым в мире где стыдно оголить руку.

Ло Ваху с Мишей с одной стороны мешал, а с другой наполнял своим присутствием их жизни чувством нормальности, вот я-то нормальный, а Ло какой-то дурак. хорошо что я не Ло, хорошо что я нормальный.

поверх голов

когда Ло был зажат в какие-то определенные тисочки – он казался себе возвышенным. это было так круто быть возвышенным, он как будто делал что-то хорошее. правда потом от этой возвышенности и от тисочков у него на лбу были кровоизлияния в виде цветочков, но ведь красиво же, миленько, безобидненько, цветочки же.

в его доме смотреть на человека считалось чем-то гадким, и самое оптимальное – было смотреть куда-нибудь в вечное, разговаривать на возвышенные темы, максимально стараться соответствовать высокому, и ты будешь не такой противный для мира.

счастье не подразумевалась. это была борьба между более отвратительным и менее отвратительным. Ло не мог так жить, но жил.

у членов его семьи, у матери это как будто бы получалось органично, отец просто отсутствовал, а у Ло никак не получалось отсутствовать. он все время топорщился. он готов был платить любую драгоценную цену, выращивать на лбу кровавые цветочки, но никогда не доходил до органики, до гармонии. все – таки Ло был чутким и видел это, что у него никак, никак не получалось стать произведением искусства. порхать как бабочка и оставлять после себя чувство шелкового платка, человека, который истерт на столько что никогда и ни чем не потревожит. но Ло упорно пульсировал не смотря на все свои отчаянные попытки стихнуть.

он очень хотел не раздражать, это было бы для него высшей формой счастья, и какой болью было в нее никогда не попадать. какой никчемный он должно быть если при всех его стараниях у него ни разу, ни разу не получилось.

Вах говорил священным возвышенным тоном, и Ло подумал ну он не поймет, это же что-то такое, особенное, возвышенное. хотя было грустненько конечно.

опять он на обочине. на прекрасной планете был на обочине жизни, а здесь на обочине бессмертия.

но так туда хотелось, туда где Вах видит что-то красивое. но Ло не оттуда. куда ему до возвышенных далей.

крути педали пока не дали.

Ло не будет марать это своими грязными лапищами. есть святые люди. специально обученные.