Кольца, дурачась, вновь и вновь отталкивались от тёплых рук жонглёра, взлетали вверх, но каждый раз возвращались. Каждый раз сердце жонглёра учащённо билось, глаза становились напряжёнными. Он очень боялся, что кольца однажды взмоют к куполу и не вернутся.
Иногда кольца не давались в руки жонглёру. Они падали на мягкий ковёр манежа, весело катаясь и подпрыгивая.
Жонглёр очень огорчался. Тогда кольца торжествовали, догадываясь, что он боится их потерять.
За много лет кольца привыкли к жонглёру, поэтому каждый раз, покидая его, возвращались вновь.
А может они любили друг друга?..
Кто их разберёт. Они такие разные.
Кольца были сделаны из холодного металла. Жонглёр – из огорчений и тёплых надежд.
Хусаиновой Р.
Униформисты натянут тетиву стального троса. Старый «шпрех» привычно извлечёт из колчана программы стрелу твоего номера. Маэстро даст сигнал волшебными аккордами.
И будет твой полёт!..
Ты вонзишься в чьё-то нежное сердце, раня его своим отточенным совершенством. Оно будет пульсировать аплодисментами, и умирать от боли пережитого восторга.
Аплодисменты бывают разными.
Иногда они, как шторм, – бурлят, пенятся, накатываются волной, кружа голову и взвинчивая нервы.
Иной раз – как хлопья снега в новогоднюю ночь – долгие, спокойные, но желанные.
Бывают аплодисменты, как звук крыльев взлетающего голубя, одинокого «дикаря».
Так хочется закружить «хлопья» бураном. А одинокого «дикаря» приручить и отогреть у сердца.
Фокусник объявил:
– Почтеннейшая публика!
Я обладаю уникальным даром – становиться легче воздуха и взлетать к куполу цирка.
Всё зависит от ваших аплодисментов. Чем они сильнее, тем выше взлетаю.
Итак, я начинаю.
Публика с любопытством зааплодировала.
Фокусник зашатался на месте и плавно завис в воздухе.
Зрители зааплодировали ещё сильнее.
Фокусник медленно поплыл к куполу. Он счастливо улыбался, распростёртый в пространстве.
Овации напоминали лавину, шторм, неукротимую стихию.
Фокусник, улыбаясь, закрыв глаза от блаженства, медленно достиг купола цирка.
Любопытная публика резко оборвала аплодисменты…
…Фокусник, широко раскинув руки, лежал на опилках манежа.
Глаза его неподвижно смотрели в купол. Он улыбался…
Я уношу с манежа цветы!
Я несу их, как если бы нёс в своих ладонях две тысячи сердец: добрых, тёплых, живых…
– Твой выход, солист.
Распахни кулисы так, как это делаешь только ты. Иди. Тебя ждут зрители. Их много сегодня.
Смелее. И помни, я – с тобой…
– Ну, что, устал?
Пошли домой, в твой одноместный номер.
И помни, я – с тобой…
– Что ты ворочаешься? Почему не спишь?..
Одиноко?
– Глупый, спи.
И помни – ты не одинок. С тобой я…
Твоё Одиночество.
Людские волны отхлынули от цирка…
Скоро вновь прибой, третий за сегодняшний день.
У нас ещё есть время побродить в рыжем лесопарке. Он недалеко, всего в двухстах ударах сердца.
Остановись. Положи свои руки мне на плечи. Осень нас кружит в вальсе…
Точнее, жёлтые листья водят вокруг нас свой нескончаемый хоровод.
А вальс, головокружительный вальс – это наши дороги, гостиничные номера, бесконечные переезды.
Давай присядем вот на этой поляне и послушаем тишину.
Тебе хочется тишины? Вот этой прозрачной тишины, нарушаемой лишь шорохом падающих листьев?
Давай помолчим. Пусть каждый подумает о своём, сокровенном.
Не станем думать сейчас о цирке, о будущих гастрольных городах. Я верю, что у нас их много впереди.
Давай побудем «оседлыми» хоть эту одну осеннюю минуту. Ты улыбаешься глазами:
– Фантазёр…
Да. Но моя любовь к тебе не фантазия.
Хочешь быть королевой этого леса?
Вот тебе корона… Хорошо в твоей причёске смотрится золото кленового листа.