– Ты не ушла?

– Я жду тебя, буду сушить волосы и тебе.

Он вышел из душа, завернулся в полотенце и Мирослава, встав на цыпочки, сушила ему волосы, мягко перебирая их руками.

Он все-таки накинулся на неё.

«Сколько это может продолжаться, – думал он. – Скользко, неудобно, опасно, но пожар об этом не ведает, полыхает, не давая передышки».

Проснулся он рано, место Мирославы уже пустовало, но её подушка пахла ромашкой. Он лежал и гадал, что Мирослава приготовила на завтрак. Из кухни опять вкусно пахло.

«Я думаю только про Мири и про еду. Хорошо, что у меня есть музыка, а то я разъемся и замучаю девушку».

Он вышел на кухню, чуть-чуть недовольный собой, но сияющий взгляд Мирославы согрел его.

– Даниель, я приготовила гренки с творогом и банановым пюре.

Она положила на тарелку треугольные золотистые ломтики, сложенные башенкой. В середине белела прослойка из творога, сверху гренки политы густым банановым соусом и украшены двумя ягодами малины. Неизменная чашка черного крепкого кофе дополняла этот изысканный завтрак.

Он съел целых две башенки. Гренки оказались очень хороши: поджаристые хлебцы, мягкий творог, в банановом соусе слегка чувствовался какой-то необычный и приятный вкус.

– Что это в бананах?

– Я добавила чуть-чуть мускатного ореха. Тебе нравится? – она заглянула ему в глаза.

– Нравится. Это очень вкусно, – похвалил Даниель.

Она сияла от радости.

– Мири, посуду ты не моешь, а складываешь в машинку.

– Но ведь не может грязная посуда стоять несколько дней? – недоумевала девушка.

– Сегодня придет домработница и всё сделает. Сейчас я занимаюсь, а потом мы пойдем на пляж, чтобы не мешать уборке.

– Хорошо.

Она обняла его и смотрела переливающимися глазами.

Каждый раз такой её взгляд срабатывал как взмах дирижерской палочки, и он поспешил уйти.

«Несколько дней назад здесь, на кухне я пил кофе из кофемашины, ел криво сделанный бутерброд и был совсем один. А теперь у меня есть Мири, я смотрю в её прозрачные глаза и мне хорошо», – думал Даниель.

Мирослава расположилась на веранде со своим планшетом.

«Непонятная домашняя работа, – подумал он, – без учебника, без записей. Она просто смотрит на планшет, даже страницы не листает».

Но стоит ли задумываться над каждой странностью девушки. Она с ним – и это главное. А странности потом разъяснятся.

Он начал свои ежедневные занятия. Сначала гаммы – эти простые ученические упражнения создавали нужный настрой. Затем он отрабатывал штрихи, приёмы, и, подумав, решил сыграть двадцатый ноктюрн Шопена. Прекрасная, тонко выписанная филигранная мелодия, пропущенная через его сердце, долго звучала и парила в воздухе, обволакивая душу.

Закончив, Даниель отложил скрипку и задумался.

Всю его жизнь музыка была его единственной любовью. Он не мог прожить без музыки ни одного дня. Так было всегда. А сейчас к привычной замкнутой системе: он и музыка, добавилось новое, острое, яркое чувство. Он ещё не привык к нему.

«Не вытеснит ли оно музыку?» – спросил он у себя.

«Это невозможно» – ответил внутренний голос.

«Не помешает ли мне?»

«Я не знаю, – ответил голос, – не загадывай на будущее».

Внезапная мысль о том, что он может остаться без Мирославы, привела его в ужас, и он долго успокаивал застучавшее сердце.

«Она здесь, – успокоил он себя. – Сейчас я поведу Мири гулять, она обрадуется».

И он, предвкушая радость девушки, вышел на веранду.

Мирослава сидела со странно застывшим лицом, открытые глаза её не мигали и отсутствующе смотрели внутрь. Планшет лежал у неё на коленях, по экрану стремительным потоком бежали формулы. Даниель быстро сфотографировал формулы на телефон. А Мирослава смотрела прямо на него и ничего не замечала.