– Он застрелил Лайонела Дейвиса в голову.

– Это не означает, что ему чужда галантность.

– Я бы не стал на это рассчитывать.

Она скорчила раздраженную гримаску, но все равно осталась чертовски красивой.

– Я очень надеюсь, что ты – не законченный пессимист. Это уже чересчур, попасть в заложники к убийце библиотекаря, да еще оказаться прикованной к законченному пессимисту.

Я не собирался с ней спорить. Мне хотелось ей понравиться. Каждому парню хочется понравиться красивой женщине. Тем не менее я не мог согласиться с такой характеристикой.

– Я – не пессимист, а реалист.

Она вздохнула.

– Так говорят все пессимисты.

– Ты увидишь, – пообещал я. – Я – не пессимист.

– А я – неустанная оптимистка, – сообщила она мне. – Ты знаешь, что такое неустанная?

– Пекарь и необразованный – это не синонимы, – заверил я ее. – Ты не единственная читательница и мыслительница в Сноу-Виллидж.

– Так что означает неустанный?

– Не знающий устали. Настойчивый, упорный.

– Именно, не знающий устали. Я не знающая устали оптимистка.

– Тогда тебя следовало назвать не Лорри, а Полианна[21].

В пятидесяти футах от нас киллер, ранее покинувший комнату, вернулся к столу, нагруженный пожелтевшими газетами.

Лорри не отрывала от него взгляда. В ее глазах читалась расчетливость хищницы.

– Выбрав удобный момент, – прошептала она, – я скажу, что у меня срочное женское дело и мне нужна сумочка.

– Пилке для ногтей, даже острой, с пистолетом не справиться, – запротестовал я.

– Снова ты за свое. Законченный пессимист. Таким нельзя быть даже пекарю. Если ожидать, что все торты подгорят, так и будет.

– Мои торты никогда не подгорают.

Она изогнула бровь.

– Это ты так говоришь.

– Ты думаешь, что сможешь ударить его в сердце, и оно остановится, как часы, в которых лопнула пружина? – спросил я, подпустив в голос лишь малую толику сарказма, чтобы она не смогла уменьшить мои шансы добиться ее согласия пообедать со мной, если мы оба сможем пережить этот день.

– Ударить в сердце? Конечно же, нет. В крайнем случае бить нужно в шею, стремясь попасть в сонную артерию. А наилучший вариант – удар в глаз.

Выглядела она как мечта любого мужчины, а вот говорила что-то кошмарное.

Должно быть, у меня опять отвисла челюсть. А потом я пролепетал:

– Удар в глаз?

– Если вогнать пилку достаточно глубоко, то можно достать и до мозга, – она кивнула, показывая, что такой расклад полностью ее устраивает. – Он содрогнется, выронит пистолет, а если не выронит, то будет столь потрясен, что мы без труда завладеем его оружием.

– Господи, ты хочешь кратчайшим путем отправить нас на тот свет.

– Сколько же можно талдычить одно и то же!

– Послушай, – я попытался урезонить ее, – когда дойдет до дела, на такое тебе не хватит духа.

– Конечно же, хватит, речь ведь пойдет о спасении моей жизни.

Встревоженный ее спокойной уверенностью, я гнул свое:

– В последний момент ты дашь задний ход.

– Напрасно ты так думаешь.

– Ты уже втыкала кому-нибудь в глаз пилку для ногтей?

– Нет. Но ясно представляю себе, как я это сделаю.

Вот тут я уже не смог сдержать сарказма:

– Ты у нас кто, профессиональный убийца?

Она нахмурилась.

– Говори тише. Я учу людей танцевать.

– И втыкание пилки в глаз – один из балетных элементов?

– Разумеется, нет, глупый. Я учу не балету. Танцам. Фокстрот, вальс, румба, танго, ча-ча-ча, свинг и так далее.

Вот так со мной всегда: появляется возможность поближе познакомиться с красивой женщиной, и тут же выясняется, что она учит танцам, тогда как я – увалень.

– Ты дашь задний ход, – настаивал я, – и ты промахнешься, а потом он нас застрелит.

– Даже если я промахнусь, а я не промахнусь, будь уверен, но даже если я промахнусь, он нас не застрелит. Ты что, не слушал его?